Духовник всхлипнул и запел «Вышнею волей утешь и прими». В стайке фрейлин рыдали в голос. Герцог Хальгар неприлично шмыгнул носом.
Вильма цеплялась за руки Гелхарда, будто удержать его хотела, и кусала губы – прокусила до крови, слизывала каплю, а капля снова появлялась.
Ленора стояла красная, как вишня, но не сплошь, а пятнами, и лицо у неё выглядело очень грубым. Удивительно, каким грубым. Даже не как у крестьянки, а как у девки или портовой воровки. Я не могла понять, как человек может настолько сильно измениться.
Что-то в ней было очень нехорошее. Тревожащее что-то, от чего я чувствовала жжение Дара. Я никогда раньше такого не чувствовала – и не могла это себе объяснить, и от этого мне было очень и очень не по себе.
Духовник допел и положил на стол рядом с креслом короля молитвенник, а на него поставил Око Света. И все преклонили колени, даже Малый Совет присягнул ещё по разику.
Но Ленора осталась стоять и упёрла руки в бёдра, как рыбачка.
– Ваше величество, – заикнулся наставник и сунул ей Око, а она оттолкнула его руку вместе с Оком, будто он ей дохлую крысу хотел всучить.
– Даже и не думай! – рявкнула она так, что услыхало бы каре солдат на площади Дворца. – Я этой междугорской сучке присягать не буду! Ты – подлец, предатель, предал меня, гад! В аду тебе гореть за моего мальчика! Куда ты его дел?!
– Броук, – сказал Гелхард тихо, – государыне дурно. Позаботься.
И мальчики в лакейской форме нежно взяли государыню под руки, фрейлинка из свиты поднесла ей флакончик с нюхательной солью – Ленора вдруг как-то обмякла, расслабилась, и я подумала, что тут точно без алхимии не обошлось.
Ей помогли выйти, будто ей и впрямь стало дурно от горя. И обряд довели до конца, своим чередом. Гелхард поцеловал Око и лёг в кресло: весь этот средневековый спектакль отнял у него последние силы.
Раш, видимо, сообразил, что делать, – и сказал, что государь желает покоя. Вся эта толпа потянулась к выходу. Хальгар обернулся раза четыре, но Гелхард одними глазами ему обозначил дружеский кивок, а остаться не пригласил.
Духовник взглянул вопросительно, но Гелхард сказал еле слышно:
– Спасибо, отче. Идите.
Он всех отпустил. Кроме нас.
И, когда шум в дальних покоях совсем утих, сказал мне:
– Помоги мне уснуть, леди чернушка. Я очень устал, мне очень больно… но не спится… а уснул бы… навсегда.
Вильма, которая уже на коленях стояла рядом с его креслом, посмотрела снизу вверх, вопросительно и умоляюще, но король сказал:
– Всё, малютка. Дальше – сама. И прости мне эту слабость: никому не нужно, чтобы мне было больно ещё два-три часа.
Вильма взглянула на меня, будто предлагала поспорить, но я видела: Гелхард прав.
Ждали его.
Я не видела, но чувствовала и Даром, и всем телом этот путь… этот светлый поток, который шёл от кресла Гелхарда вверх. И никаких кровавых обрядов я не проводила, я тоже запела «Вышнею волей утешь и прими», только добавила кое-что, что почему-то никогда не добавляют священники.
Гелхард просто встал. Вышел из тела, будто одежду скинул.
Я видела его светлым силуэтом – но почему-то подумала, что хорош он был в молодости. И взгляд чувствовала – уже души.
Добрый взгляд. Прощальное пожелание хорошего.
Вильма сидела на полу и смотрела прямо на него – не на тело, на него самого. Мы попрощались, как прощаются некроманты, не простецы, – и наш король покинул юдоль, как полагается королям. В свет.
Мы остались одни.
Виллемина горько рыдала с четверть часа. Потом умылась и вызвала Броука, Раша, лейб-медика и слуг.
– Мессир Сейл, – сказала она лейб-медику, – государь умер. Необходимо позаботиться о его теле… болезнь была жестока к нему, а гроб будет выставлен в храме Путеводной Звезды и Благих Вод. Я прошу вас, сделайте всё, что сможете, чтобы государь не выглядел в последние часы так страшно измождённым. Найдите специалистов. Я знаю, вы можете.
Сейл поклонился и поцеловал её руку. Лакеи принесли носилки и забрали на них тело Гелхарда. Забальзамировать, раскрасить, всё такое… одеть в парадный мундир с Путеводной Звездой и Оком Господним – и что там ещё полагается. Меня всегда немного раздражала эта суета вокруг пустой оболочки, я уже начала тосковать по его ушедшей душе – но Вильма, видно, знала, что делает.
Что у королей положено.
Оставшись с Броуком, Рашем и со мной, Вильма глубоко вдохнула и сказала:
– Мессиры, я приняла решение. После оглашения завещания государя необходимо будет сообщить, что я беременна ребёнком Эгмонда. По моим расчётам – идёт приблизительно четвёртый месяц. Так будет быстрее и надёжнее.