— Ага, — мрачно сказала я. — Мы все играем в игры, которые боги дали нам.
— И выигрываем, — улыбнулась Вильма. — Держитесь, друзья. Мы сможем.
Мы только переглянулись.
— Мне вправду стыдно, — сказала Вильма грустно. — И я вам очень сочувствую.
Мне было тепло от её призрачной ладони — но на душе не полегчало. Когда я думала об ужасной ночи, мне снова хотелось скулить и выть.
Во Дворце нас ждали грустный Валор и мэтр Фогель с Гленой — эти были просто в ужасе. Заплаканная Друзелла забрала у меня младенчика — они уже устроили детскую, а чтобы крошке-Гелхарду не пришлось слишком уж резко менять привычки, там его ждала его старая кормилица. Малышу, кажется, было лучше, чем всем взрослым, вместе взятым: его унесли спать в хорошенькую спальню, а перед сном мэтресса Луфа даст ему поесть. Отличная жизнь, по-моему.
Не нашей чета.
Мы отнесли тело Вильмы вниз, в казематы, вернее, в лабораторию. Глена, плача, убрала волосы Вильмы под полоску полотна и принялась покрывать её лицо сперва маслом, а потом гипсом — чтобы сделать маску в точности.
Вильма с любопытством наблюдала за процессом.
— Вали отсюда, — сказала я. — Пожалуйста, уйди. Мешаешь очень.
— Чем? — искренне удивилась моя королева. — Всегда было страшно любопытно, как я устроена внутри.
Я врезала кулаком по столу — и снова разревелась:
— Ну я не знаю, не знаю я, как тебе объяснить! Не могу я так!
Испугала её — и она обняла меня снова:
— Ох, не плачь, пожалуйста, Карла, дорогая! Конечно, я уйду, если тебе так будет легче. Я просто думала… если мы будем болтать, то… Ох, Боже мой, какая же я глупая и бестактная! Прости меня.
— Иди, иди, пожалуйста, иди, — пробормотала я сквозь слёзы. — А то я что-нибудь испорчу, а потом себя загрызу.
— Конечно, сестричка, — сказала Вильма.
— С вами хотел побеседовать мессир Олгрен, государыня, — сказал Валор ласково. — У Сумерек есть какие-то важные вопросы. Быть может, вы найдёте немного времени на беседу?
— Цены вам нет, мессир Валор, — улыбнулась Вильма.
Я отправила с ними и Тяпку. Они ушли, а у меня немного отлегло от сердца.
Пока Глена заканчивала снимать маску, а Ольгер готовил инструменты для вскрытия, я просто стояла, опустив руки. Ждала, когда они закончат.
— Глена, — сказала я сипло, когда она начала стирать с лица Вильмы остатки масла, — надо будет волосы обрезать тоже. Парик сделать.
— Мы подберём волосы подходящего цвета, — сказала Глена, всхлипывая. Ей, кажется, было хуже, чем мне. — Сделаем несколько париков. Волосы ведь должны выглядеть идеально… а глаза очень похожего цвета у нас, оказывается, есть, — и разрыдалась.
— Успокойся, давай срежем волосы, — сказала я. — Надо работать быстро. Как можно быстрее и как можно лучше.
— Можно, лучше вы? — спросила Глена, заглядывая мне в глаза. — Не могу. Кости — ещё так-сяк, а вот…
— Ладно, иди, — сказала я. — Займись формой для головы. Такие нежные все…
— Она же не медик и не некромантка, леди, — вступился Ольгер.
Мне ужасно хотелось на него наорать, но жалко стало. Только Ольгер меня и не бросил — и я ему была слишком благодарна, чтоб на него орать.
Я выпроводила Глену с заготовкой для маски — и ужасно долго срезала с головы моей Вильмы её чудесные солнечные локоны. Время тянула.
— Я представляю, как сделать хороший состав, леди, — сказал Ольгер. — Мы легко очистим кости до идеального состояния, — и вморгнул слёзы. — Простите меня… если бы вы… могли сами… леди… Мне… не знаю… неловко.
— Что тебе неловко? — фыркнула я, но уже поняла.
— Если бы вы могли… это… вскрыть тело? — сказал Ольгер жалобно. — До костей, ладно? А я обработаю кости сам… Пожалуйста, а?
И вид у него был умоляющий до нелепости. Всё на лице написано.
Одно дело — просто труп. Совсем другое — государыня, Виллемина, тело, которое имело отношение к её душе, — а душа-то не покинула юдоль… С костями проще, тело — это… очень интимно, что ли. Не страх, не брезгливость, а…
Целомудрие, что ли. И уважение.
И, в сущности, я могла его понять. Просто мне было нестерпимо… я опять должна была сама резать тело друга, самого-самого близкого друга — много хуже, чем тогда, в детстве, Тяпку, совершенно немыслимо…
Но Ольгер был прав. Я понимала, что прав.
Это моё дело. Он и так предложил помощь, какую смог.
И мне пришлось разобрать этот шедевр — тело Виллемины. Я не думала, что это будет до такой степени больно. Особенно лицо. Такое чувство, что святотатствую, режу это Божье чудо… Резала её тело, свои пальцы, ревела…