Далех ничем его не поджигал, клянусь небом! Просто трогал! Балаган по нему плачет…
И держал в руках горящий корешок: пламя облизывало ему пальцы, а вид у него был, будто это не огонь, а котёнок лижет. Спокойный вид. Добродушный.
— Тебе не больно? — шёпотом спросил Ольгер.
— Огонь — жизнь моя, — просто сказал Далех. — Я, как все Белые Псы, родился в очаг, в горячий очаг, где угли тлели — огонь мою душу в этот мир принял, приветил, огонь во мне горит. Внутри меня огонь, снаружи меня огонь. Благо, тепло и свет.
— Невероятно, — тоже шёпотом сказал Валор.
И я подумала: невероятно. Но ничего не сказала — я была будто в трансе.
А Далех, покачиваясь и что-то негромко напевая, положил горящий корешок в жаровню и начал помешивать, чтоб от него быстрее загоралось. Все эти его щепочки и сухие травки вспыхнули мгновенным ярким пламенем — и пламя спалось, опустилось, остались только тлеющие угольки. Эти угольки Далех ворошил пальцами, разминал — и поднимался дым, сладковатый, терпкий, дурманный такой дымок, от которого щекотало в носу и клонило в сон.
А Далех всё напевал — без слов, как-то вроде «ну-ну-ну», «о-хо-хо» — и мешал, и дым поднимался, и зеркало уже заволокло. Тогда Далех отодвинул жаровню — и пальцами, которые чуть-чуть сквозили красным на кончиках, будто ногти у него были стеклянные, а за ними тлел огонь, начертил на стекле наш знак.
Дымом.
И серая мгла за зеркальной гладью заклубилась гуще, пошла волнами, будто мелкая зыбь на море, потом начала закручиваться в дымные спирали, и это тоже странным образом завораживало — и вдруг дым словно ветер унёс.
Я увидела лицо Клая и его ладони, прижатые к стеклу.
Чуть не заорала.
На меня смотрел мёртвый Клай.
Не дух, нет! Мертвец! Во плоти. Серое лицо, нос заострился, глаза ввалились и высохли, смотрят тускло. Чёлка — как пакля. Шинель на груди — в чёрных дырах, четыре дыры в ряд, наискосок, одна — у сердца.
Кромешный нестерпимый ужас.
И тут мёртвый Клай улыбнулся.
Его губы дрогнули и приоткрылись. Никакой поднятый труп…
— Ты слышишь, милая-милая леди, — сипло сказал Клай. — Слава Богу. Скажи военным: это местечко Солнечная Роща, маленький город, они наступали с запада и сейчас на окраине. У них летучие твари, вроде адских драконов, город горел. Со мной был Эгель из Девятиозерья, но он с солдатами вытаскивал людей из горящей ратуши, крыша рухнула. Он сгорел — и ротмистр Терс из дома Падающей Звезды, и Харт, которого я не знаю по родовому имени, и ещё много… И некромант теперь только я.
— Жейнар, — еле выговорила я, — в Штаб, бегом. Передай.
Жейнар вздрогнул — и рванул с места.
— Клай… — почти так же сипло, таким же мёртвым голосом прошептал Ольгер. — А ты знаешь, что мёртв?
Клай коротко рассмеялся.
Немного я видела вещей более ужасных, чем смех мертвеца, который с натугой втягивал воздух, чтобы его вытолкнули высыхающие лёгкие. Мышцы плохо его слушались, улыбка выглядела оскалом черепа:
— Думаешь, я могу в этом ошибиться, граф, дорогой? Завидую вам, мессир Валор: труп таскать тяжело, думаю — намного тяжелее, чем скелет. Я слишком много чувствую… Не надо было завязывать себя на два Узла, хватило бы одного. Но я должен был сообщить. И я нужен: к ночи снова начнётся драка.
— Невозможно, — прошептал Валор. — Нереально. Безумие.
Ровно то же самое думала и я.
— Как⁈ — потрясённо выдохнул Ольгер.
— Я ещё до войны познакомился в городе с парнишкой, — сказал Клай. Кашлянул. Кто-то рядом протянул ему флягу, Клай хлебнул — и сплюнул. — Сухо, очень сухо внутри. Говорить тяжело. Так вот. Познакомился с Барном. У него чутьё, не то что некромант, но видит духов. Вроде медиума. И когда меня убили, он меня поднял. Под мою диктовку. Вашим именем, Карла.
— Так не бывает, — пробормотала я.
— Бывает, — сказал Клай. — Ты создала идеальную формулу. Ад совсем рядом, а я чуть не его рукой рисовал звезду. И мы смогли, потому что очень надо было. Барн из дома Цветущих Яблонь его зовут. Покажись леди.
Я уже поняла: большое треснутое зеркало стояло у стены, наверное, на улице. Я видела кусок мощённой булыжником мостовой, какие-то мешки, ящики, закопчённую стену напротив. И не видела, но слышала — то ли дыхание, то ли шёпот — многих людей вокруг.
Вокруг мёртвого Клая были живые солдаты.
А Барн не хотел показаться — его вытолкнули.
Его голова была перевязана бинтами, пропитавшимися кровью на месте правого глаза, а лицо, почти такое же мёртвое, как у Клая, осунувшееся и серое, усталое лицо, как у больных стариков, выражало отчаянную решимость.