— То есть вы пойдёте на передовую? — спросил Ричард с надеждой.
Но вампиры опустили глаза. Определённо они не могли ни врать ему, ни даже попытаться его успокоить — очень он был интересный тип, этот Ричард… И у меня мелькнула мысль, что уйти в вампиры, как он говорит, у него, пожалуй, вышло бы неожиданно здорово.
Но больно же!
— Ну что, — грустно сказал Ричард. — Видите, мессир адмирал: трусят они. Не пойдут, не сделают. А вернее всего, вернутся обратно к этому Эрнсту — и прямиком в ад. Нельзя же так. Поэтому — ну, простите уж меня, ничего мне не остаётся.
— Ты же пройдёшь через смерть, мальчик, — тихо сказал Олгрен уже без всякого ёрничества и насмешечек. — Ты осознаёшь?
— А что делать, — вздохнул Ричард. — Если надо, — и покосился на меня. — Вы же меня простите, леди? Я же не думал, что так выйдет. Вы меня… это самое… тело, в общем… наверное, отправьте с эшелоном. Потому что мессир Валор, когда мы менялись воспоминаниями, намекнул, что вампиру без гроба тяжело, а от вашей столицы — ну сами понимаете, очень далеко до передовой, а до Перелесья и того дальше. А наступит мир — Бог даст, перехоронят меня. В родной земле.
Я его обняла.
— Псих ты, — сказала я ему в ухо. — Псих ненормальный. Но я верю: ты сможешь. Ты сильный. А я всё сделаю, не сомневайся.
Ричард ужасно смутился и очень деликатно высвободился — а потом поцеловал мне руку, клешню, чуть коснувшись губами. Я ещё подумала: уже как вампир, будто хотел поделиться Силой.
Потом он снова посмотрел на Олгрена:
— Только, мессир, давайте — вы. Потому что эти ребята… ну… вроде слабоваты они. И я боюсь, что через них Эрнст что-нибудь там… Скажите: это ничего, что вы меня того… а, мессир? Я в том смысле, что я-то перелесец, а вы — с побережья…
Олгрен тронул его щёку ледяными лунными пальцами:
— Это ничего, Ричард. Моим вассалом ты не станешь, я чую. У тебя свои силы есть… кто бы подумал… Юный же Князь будет у Перелесья… ребёнок ещё, совсем юный. Ничего, на войне взрослеют быстро.
Ричард вздохнул легче, даже улыбнулся:
— Это хорошо, мессир. Я вам доверяю. Кровь будете пить, да?
Олгрен ответил улыбкой:
— Нет. Мне надо тебя не забрать, а обратить, а значит, нам потребуется обменяться Силой. Правда, легче тебе от этого не будет, малыш… но тут уж ничего не поделаешь: тебе придётся через это пройти, как всем нам. Это тоже инициация.
— Это ничего, — сказал Ричард.
Лицо у него было как будто немного растерянное, но я чувствовала, насколько он уже определённо всё решил — и насколько он уже душой в Сумерках. И я подумала: в кои-то веки, похоже, Перелесью повезёт с Князем. Странным образом в нём чувствовалась сила, в этом забавном маленьком парне.
А Олгрен достал из-за голенища нож, вспыхнувший острым лучом.
— Вскроемся — и обменяемся кровью, — сказал он Ричарду. — И тогда ты будешь не вассалом мне, а побратимом в Сумерках.
— Это мы с вами, мессир, вроде как мир в Сумерках заключаем, да? — просиял Ричард. — Между сумеречным Прибережьем и сумеречным Перелесьем, а?
— Да, мальчик, — сказал Олгрен. — И боевой союз против ада. Глядишь, и живые постепенно подтянутся.
Он вздёрнул рукав вместе с манжетой — и резанул запястье. Брызнула кровь, чёрная, как смола. Олгрен протянул нож Ричарду — и Ричард вскрыл вены таким до изумления привычным движением, будто был некромантом и каждый день поднимал мертвецов кровавой жертвой.
Они сплели пальцы, раны соприкоснулись, и в призрачную воду трюма в два потока, смешиваясь, полилась кровь — красная и чёрная. Лицо Ричарда исказила гримаса нестерпимой боли и, по-моему, удушья: он инстинктивно потянулся свободной рукой к воротнику, будто хотел ослабить невидимую удавку. Его человеческое тело умирало с минуту, в тяжёлых муках. Я думала, что при переходе это бывает легче.
Но переход Ричарда в Сумерки выглядел по-настоящему прекрасно. Холодный и чистый свет, как лунный, от полной луны, потёк сквозь него, сквозь кожу, волосы, даже его несчастную шинелишку, преобразил лицо, заострил черты, в глазах вспыхнул тёмный вишнёвый огонь…
— Ричард, — вырвалось у меня, — ты ли это?
Он потянулся, сильно, всем телом, будто хотел сбросить что-то связывающее, — и улыбнулся, широко и ярко:
— Да уж, видимо, я, леди. Легко стало.
Я протянула Олгрену руку — и он догадался. Вытащил из кармана неожиданно белоснежный платок, тщательнейше обтёр лезвие ножа — и подал его мне. Я разрезала ладонь клешни, чувствуя странное болезненное удовольствие.