— Точно! — согласилась я. — Вторая часть, точно.
Элия потрясённо взглянул на меня, часто и мелко закивал, и вид у него был, по-моему, туповатый. Броук хмуро слушал, Норис показался мне погружённым в себя по самые уши — а Раш внезапно улыбнулся.
— Превосходно, ваше прекраснейшее величество, — сказал он, пожалуй, даже радостно. — Очень верно и дельно.
Броук вздрогнул и взглянул на него дико.
— Мессиры, давайте отпустим святого наставника, — сказала Виллемина. — У него много важных дел, ему необходимо подготовить службу. Удачи ему в делах и помоги ему Господь.
— Наставник Элия, — сказала я, — государыня вас отпускает службу готовить. И это… желает удачи и Божьей помощи.
Элия покосился на пустое кресло, поклонился и вышел, пятясь задом, как в варварские времена, говорят, выходили, не поворачиваясь спиной.
Раш слушал — и я дивилась, как у него ожило лицо. Даже искорки в глазах появились. Броук и Норис смотрели на него, как на умалишённого.
— Прекраснейшая государыня, — сказал Раш таким тоном, будто отлично видел Вильму в её кресле, и вытащил блокнот, — позвольте сообщить вам некоторые соображения по самым насущным делам.
Вильма слушала — и у неё было такое же лицо, как у Раша.
— Конечно, — сказала она. — Меня всегда восхищала ваша проницательность, дорогой герцог.
— Конечно, излагайте, — сказала я. — Государыня вашей проницательностью восхитилась.
— Итак, — продолжал Раш, легко вздохнув. — Я уже сообщил в прессу, что младенец-наследник жив, настолько здоров, насколько это возможно в его положении, и находится под присмотром акушерки с Королевских Курсов родовспоможения и лейб-медика. Ваше величество пребывает в тяжёлом состоянии, но лейб-медики, алхимики и некроманты делают всё возможное.
— И некроманты? — улыбнулась Вильма.
— Ага, — сказала я. — Некроманты в этом списке — самое оно.
— Я сообщил, — продолжал Раш невозмутимо, будто совет был совершенно рутинный, — что если медики, паче чаяния, не сумеют спасти тела прекрасной государыни, то с помощью алхимиков и некромантов оно будет заменено протезом. Согласно её высочайшей воле и новому закону об изъявлении воли духов.
— Звучит так непринуждённо, будто мы сообщаем об изящном пустяке, — удовлетворённо кивнула Вильма. — Словно о том, что было испорчено моё парадное платье, но новое уже почти готово. Дорогой мессир Раш, вы мастер формулировок!
— Государыня говорит, что формулируете хорошо, — улыбнулась я почти против воли. — Будто нам человеческое тело заменить или починить не сложнее, чем новое платьице заказать. Пара пустяков! Красиво, что ж.
Раш еле заметно улыбнулся в ответ. По-моему, тоже удовлетворённо.
— Лишь один момент, — сказала Виллемина. — Уточните, пожалуйста, что, опасаясь за здоровье младенца, который по желанию государыни наречён Гелхардом в честь его великого деда, мы не представим его Большому Совету в ближайшее время. Весной, когда дитя окрепнет. А все надлежащие священные обряды будут проведены в дворцовой часовне, где будем присутствовать лишь я, леди Карла, мессир канцлер и наш духовник.
Эту длинную тираду я постаралась повторить как можно точнее, чтобы Раш ничего не перепутал, — и тут радостно ухмыльнулся Норис:
— Государыня! — и поклонился смеющейся Виллемине.
— Что заставило вас поверить, дорогой Норис? — спросила она, и я повторила:
— Государыне интересно, что вывело тебя из ступора наконец.
— Ваше прекрасное величество, леди Карле ни за что не выдумать такую формулировку самой, — ехидно ответил Норис, и я показала ему кулак.
— Хорошо, — сказал Броук. — Звучит хорошо.
— У меня есть несколько серьёзных вопросов, прекрасный мессир Броук, — сказала Виллемина. — Я полагаю, что ни эликсиров, ни адских привад мессиры Норис и Ольгер на заводе Кнолля не обнаружили, потому что убеждена: Кнолль действовал исключительно по собственному и осознанному желанию. Права ли я?
— Государыня говорит, мессир Броук, что Кнолля не заставляли, он сам по себе гад, — повторила я. — Всё правильно?
— Я с ним побеседовал, государыня, — сказал Броук, обращаясь не ко мне, а именно к Виллемине, хотя точно не мог её увидеть. Голос у него был усталый и тон безразличный, но отчего-то всё вместе поднимало дыбом волоски на руках. — Кнолль заговорил к утру. Сказал, мол, сделал всё, что смог, ради будущего Прибережья, — и усмехнулся, как вставший мертвец.
— Он говорил мне, что я толкаю страну к войне, — сказала Виллемина. — «Девочка, — сказал он, — ваши смешные амбиции погубят мою родину. Вы можете приказать немедленно арестовать меня, но прислушайтесь к словам старого человека, патриота и глубоко верующего: ваши глупые игры с адом настраивают против нас не только Перелесье, а и весь Север вообще. На что вы рассчитываете? — спросил он со слезами на глазах. — Это же нелепо!» Он говорил так страстно, что я не стала его прерывать.