А вот я бы прервала. Мне стоило очень большого труда всё это повторить.
— Страстно говорил, гад, ага, — закончила я, сжав кулаки. — И государыня его слушала. Меня там не было.
— Я предполагал, что Кнолль не слишком горячо одобряет происходящее, — сказал Броук. — Хотя бы потому, что у него были возможность и производственные мощности для выполнения армейских заказов втрое быстрее, чем он шевелился.
— От субсидий он не отказался, — заметил Раш.
— К чему отказываться от денег, — Броук дёрнул плечом. — Двойная выгода: его прибыль, наш ущерб.
— Он не был на трёх заседаниях Большого Совета, — сказала Виллемина. — А я надеялась, что личная беседа что-то изменит.
— Рабочие обрадовались вам больше, чем Кнолль, государыня, — сказал Норис. — Шерсть демонова, государыня, там была такая обстановка, что мои люди опасности не видели. Вас любит простой народ… а мы, как полагается, следили за толпой. Кто б мог подумать, что богатейший заводчик в стране выстрелит в свою королеву, в беременную даму… — закончил он с горечью. — Нереально. Я вправду думал, что колдовство тут… попросил графа разобраться… Никуда я не гожусь как шеф охраны.
— Годишься, — не утерпела я. — Просто — новое время.
— Ты права, дорогая, — сказала Виллемина. — Правила больше не работают. А мессир Норис делает очень много хорошего, напомни ему это, пожалуйста. И скажи, что я полагаюсь на него — но все мы принадлежим Предопределённости, тут ничего не поделаешь.
— Государыня просила тебе напомнить, что ты полезный и нужный, — сказала я. — И она тебе верит.
Норис на миг зажмурился, будто хотел свою боль сморгнуть.
— Спасибо, что верите, государыня, — сказал он. — Даже сейчас, когда я — как побитый пёс…
— Все мы… — начал Броук, но перебил сам себя. — Мои люди сейчас перетряхивают все связи Кнолля. И документация концерна «Сталепрокат Кнолля» — вся пошла к Рашу в ведомство.
— Честно говоря, мессиры, — задумчиво сказала Виллемина, — я не думаю, что у Кнолля есть какая-то группа, занятая подготовкой диверсантов, или что-то в таком роде. Но его друзья вряд ли заслуживают полного доверия: он наверняка делился с ними своими мыслями о нашей политике — и если они настоящие друзья, то, вероятно, соглашались…
— Государыня не думает, что кодла Кнолля будет кого-нибудь реально взрывать, — перевела я. — А я думаю, что могут.
— Сумасшедший убийца, — сказал Броук с омерзением. — Во всех смыслах. Собрался умирать за будущее Прибережья, тля. И считает себя героем.
— Слава милосердию Божию, что таких героев немного, — печально сказал Раш. — Но такое настроение и такой образ мыслей — встречаются.
— Я всем сердцем люблю и чту покойного государя, — сказала Виллемина. — Но в последние годы влияние Перелесья было чрезмерным. Прекраснейший государь Гелхард душой был рыцарем — и в большой степени человеком прежнего времени. Масштаба возможных злодейств и подлостей он себе не представлял… и полагал, что со злом можно договориться.
— А Перелесью дай палец — отожрёт руку по плечо, — добавила я от себя.
— Наши враги уважают государя, — сказал Броук горько.
— О да! — подхватила Виллемина ему в тон. — Кнолль сказал, что я предаю своего покойного названого отца и гублю дело его жизни. Они убеждены, что дело жизни государя заключалось в том, чтобы отдать Прибережье Перелесью — хотя он, насколько я могла понять, всю жизнь пытался сохранить нашу независимость.
— С переменным успехом, — добавил Раш. — Перелесцы при нашем дворе пели на разные голоса о золотом веке, о мире без границ, о всеобщем братстве — а в моём кабинете готовы были меня удушить, выбивая право беспошлинной торговли и требуя чуть не бесплатных перевозок на наших судах.
— И даже наставник Элия считает меня еретиком из-за веры моих предков, — напомнил Броук. — Духовные училища, похоже, учат, что только ветвь Сердца Мира и Святой Розы несёт вечную, абсолютную и незыблемую истину. Врагов воспитывают… а потом эти враги проповедуют нашему простому народу, что перелесцы — истинной веры, а мы — еретики.
— Моя бы воля, — сказал Норис с тихой холодной злобой, — я бы перелесских аристократов выставил с побережья вообще. Нечего им тут делать.