А Далех, продолжая напевать, спустил на воду ещё две деревяшки. И мы все, в том же сонном мороке, в полном обалдении от происходящего, увидели, как два эсминца охранения выходят в боевой поход вместе с крейсером.
На них горели бортовые огни Прибережья. Над ними реяли наши вымпела. От нашего берега в поход уходила армада, миновала дальний рейд, постепенно растаяла в тумане, бликах и тенях качающихся волн…
— Дорогой Далех, — тихонько сказала Виллемина, — вы меня поразили. Это ведь только видимость, да?
— Да, да, — покивал Далех и принялся упаковывать в торбу кнопки и молоток. — Великая мать всё верно поняла. Это наши грёзы, это наши желания, это мы наговорили, у моря спросили, у луны спросили — и теперь они будут по волнам плавать. Куда поплывут — про то я, конечно, великой матери не скажу, потому что и сам не знаю, куда поплывут. Куда ветер погонит. Но сколько будут плавать — скажу. До новолуния. Как затмится лунный лик — так наговор и спадёт.
— Ловко! — восторженно выдал Клай.
— Ещё бы не ловко! — сказала я. — А если по ним будут стрелять?
— А и пусть, — Далех легкомысленно махнул рукой. — Постреляют и перестанут.
— Ни снаряды, ни торпеды не могут причинить вред иллюзии, — кивнула Виллемина.
— Верно, верно понимает великая мать, — ухмыляясь, согласился Далех. — В них будут стрелять — и они будут стрелять. Дым будет, вспышки будут… только грохота не будет. Облака, лунный свет — неоткуда там грохотать. Постреляют — и разойдутся. Ход у них быстрый. Вода легко щепки носит.
Виллемина тихонько кашлянула:
— Далех, дорогой… а скажите: сколько корабликов вообще можно пустить в море?
Далех расхохотался:
— Великая мать хочет могучий лунный флот? Ужас нагнать? Если лучезарная хочет могучий лунный флот — шаман сделает флот. Страх будет, дым будет, вспышки будут — шаман глаза отведёт, уверенность убьёт, лишит храбрости в сердце… И пусть они гадают, что это им видится в тумане — лунное судёнышко или настоящий корабль великой матери. Пусть они не знают. Пусть луна им все нити запутает.
— А ты отводишь глаза всем? — спросил Клай. — И нашим морякам?
Далех поклонился Виллемине:
— Пусть лучезарная расскажет морякам про лунные кораблики. Их можно отличить — если знать, на что смотреть. Шаман отличит. Белый Пёс отличит. Белый рыцарь отличит. Некромант отличит.
— Очень хорошо, — нежно сказала Виллемина. — Завтра же утром об этом будет известно адмиралу.
— Великой матери нужно отдохнуть, — сказал Далех. — В тепле.
— Я не устала, — сказала Виллемина. — Я так рада была это увидеть!
Далех расплылся в улыбке:
— Нехорошо лучезарной обманывать своих союзников, ц-ц-ц! Я, шаман, вижу!
— Пойдём-пойдём, — сказала я. Взяла её за талию и потянула. — Я тебя сама спать уложу. Ты ведь весь день на ногах, да? И не пытайся надуть шамана и некромантов: мы чувствуем.
— Ну что мне с вами делать! — сдалась Вильма. — Повинуюсь.
— Можно, я спрошу у Карлы, государыня? — сказал Клай. Вильма кивнула, и он продолжил: — Мы увидимся, леди-рыцарь?
— Мы постараемся, — сказала я. — Очень сильно. А там — что Бог даст. Иди.
— Ничего больше не скажу, — сказал Клай. — Ты и так всё знаешь. И оглядываться не буду: примета плохая.
— Вали-вали, — сказала я. — Философ.
— Идите, дорогой Клай, — сказала Виллемина. — Вам тоже нужно хоть немного отдыха.
— Мне — нет, государыня, — сказал Клай молодцевато, но с еле заметной грустью под словами. — Я бестия войны, я машина войны, будем отдыхать, когда мир настанет.
Он поклонился нам с Вильмой как офицер — глубоким кивком — и быстро пошёл по набережной прочь. А я не смогла ни шагу сделать, пока он не исчез в предутренних сумерках.
Тогда мы и пошли во Дворец.
В спальне Вильма так привычно сняла парик и надела чепчик с оборками, что мне это по сердцу резануло. Она освоилась уже. Для неё уже естественно. Для неё причёска — уже часть костюма, а не тела.
— Ты настолько сильная, что я поражаюсь, — сказала я. — Я даже завидую. Тому, как ты держишься, как ты держишь все удары Рока. Как воин.
Я помогала ей раздеться, как горничная, — и всё время хотелось её обнять и держать. Наверное, и Вильме хотелось: мы сели на кровать, обнявшись, — и Тяпка привычно просунулась между нами.
— И чему ты завидуешь, смешная, — сказала Вильма, положив голову на моё плечо. — Ты ведь рыцарь, ты воюешь, ты — на переднем крае, а я — фарфоровая тыловая крыска. Собираю по зёрнышку в наши закрома…