— Вы, Гелл, с вашим капелланом лишили армию как минимум десятка офицеров, — сказал Лиэр. — Нет, не враг, а вы! Это всё равно, что бросить раненых умирать! И к этому теперь так и надлежит относиться. Что скажут остальные?
— Я приказал привезти тела… — обречённо сказал генерал с квадратным лицом.
— Тела… — Лиэр смерил его уничтожающим взглядом. — Спохватились. Вы, Эйлис, очевидно, думаете, что в ставке впрямь бывает сам Господь Вседержитель наш? — и обернулся ко мне: — Леди-рыцарь, вы не могли бы профессионально объяснить суть, раз уж нам повезло и вы здесь?
— А что объяснять, — сказала я. — Понятно же: в момент смерти душа покидает тело. И обычно юдоль тоже покидает, отправляется на лоно Господне. Ну привезли вы тела… мы их, значит, в столице похороним. Разве что вдруг очень повезёт — и рядом с каким-нибудь телом окажется душа. Но зачем ей? Она же не готова… герои — обычно сразу в рай, они же умирают за други своя…
— Зачем же рапорта? — спросил генерал Эйлис. — Если всё равно…
Как он может быть генералом, если отроду бестолков, с досадой подумала я и попыталась объяснить попросту, как ребёнку:
— Если человек рапорт подал, то будет ждать! Это называется «призрак»! Когда у человека остались нерешённые дела в мире живых, он юдоль не покидает же! Душа у него останется рядом с телом и будет ждать, когда мы сделаем протез для неё, понимаете?
Генералы сделали понимающие лица, но я бы не заложилась, что вправду поняли.
— Мессир Лиэр, — негромко сказал маленький старый генерал, просто маленький седой дедушка, который странно смотрелся в генеральской форме, — разрешите обратиться к леди Карле?
— Разрешаю, — сказал маршал. — Говорите, Тогль.
Видимо, этот дедушка был неплохим генералом: у Лиэра даже голос слегка смягчился.
— Рапорты я предоставил обычным порядком, — сказал Тогль уютным и совершенно не генеральским голосом. — Но в столицу дожидаться протезов для души приехали больше нижние чины. Я мальчикам даром рисковать не дозволяю. Прямо запрещаю. И думаю, что при верном ведении дела никакой такой проблемы с офицерской лихостью быть не должно. Что такое дисциплина — все понимают. Тут уж не кадетский корпус, война — им должно быть стыдно сверчками скакать да рисковать собой зря… Но да я не об этом, милая леди. Я вот что хотел предложить: вы убитых мальчиков… фарфоровых поручиков, так сказать… распорядитесь распределять не только в прежние их части, а по всей армии. То же самое и с солдатиками. Пусть на них, так сказать, солдат посмотрит. Пусть поговорит.
— Очень разумно, ваше превосходительство, — нежно сказала Виллемина. — Как вы полагаете, дорогой мессир Лиэр?
— Да, неглупо, — кивнул маршал.
— Тут ведь дело какое, — не спеша продолжал дедушка Тогль. — Мобилизация ведь. Многие солдатики — из деревень, из рыбачьих посёлков… Добрые ребята, отважные, но и суеверия у многих самые дикие. Столичные-то образованные мальчики — совсем, совсем не им чета… Те же артиллеристы — они же не просто так, они серьёзно обучались, без этого в их работе нельзя. Столичное училище, парады, опять же, балы в Офицерском Собрании. Многие самоё государыню видели или мессира Валора, читают газеты, проповеди слушать ходили в храм Путеводной Звезды и Благих Вод. Конечно, они сразу подают рапорта! А каково деревенским парнишкам?
— Пехота, — понимающе кивнул генерал Борн.
— Умный — в артиллерии, храбрый — в кавалерии, пьяница — на флоте, а дурак — в пехоте, они говорят, — заметил Эйлис. — Им как раз труднее всего объяснить, мобилизованным пехотинцам.
— Вот, мессиры! — Тогль поднял палец. — Дурак, конечно, не дурак: деревенская сметка у них есть… но с образованием туго. Да ещё и война-то какая… кругом же истинный ад, они у себя дома такого и во сне не видели. Чудища, серая мразь, летуны эти… тут и разумный свихнётся. Потому им и нужно поглядеть. Вот приедут фарфоровые поручики, примелькаются среди нижних чинов, с господами офицерами в картишки перекинутся, если передышка выпадет, бой примут с прочими плечом к плечу… страх и пройдёт. К некромантам ребятишки помалу привыкают — и к фарфоровым привыкнут.
— Очень мудро, мессир Тогль, — ласково сказала Виллемина.
Тогль улыбнулся и поклонился ей — не чётким армейским кивком, а светским глубоким поклоном, как в гостиной.
— Вы, прекрасная государыня, всем нам пример выдержки и героизма. И я бы чаще ваши светокарочки в газетах печатал. Это на простых людей очень правильно действует… И ещё, ваше высокопревосходительство, мессир Лиэр, я бы хотел про этого капеллана сказать пару слов. Виноват он, конечно, сильно. Но ведь тоже из деревенских наставников небось. Что он видел! Одно дело — горожане, что семинарию кончали, а другое — вот эти наставнишки, у которых хорошо, если сельское духовное училище за душой. На него, как и на мобилизованных, тоже ведь свалилось: он же кадавров видел, летунов этих — где ему разобраться? Ни духовного подхода настоящего, ни научного. Опять же: кадавров-то адских он видел, а фарфоровых ребят — нет. Вы представьте, дорогие мои, что он у себя в уме уже нарисовал. Это, я думаю, не от злого умысла, даже не от убеждений — просто от невежества…