Мы обещали подумать.
Когда расставались, Лада и Калиновский были настоящими друзьями.
Глава семнадцатая
Как ветром сдуло с Быстрянки Шельняка, Долотова и Тамару. Из приверженцев Хохлова, которые били меня на памятном собрании, остался один Сопов. Но новый директор уволил и его за прогулы, за пьянку.
Сопов тоже порывался уехать, но его по рукам и ногам связывали пятеро детей. Он совсем опустился и проводил все время в пивной или столовой, униженно выпрашивая у всех сто граммов. Провалившиеся его щеки поросли щетиной, курчавилась бородка, волосы были нечесаны. Он быстро пьянел, и тогда начинал сетовать на то, что ему не везет, говорил, будто бы Хохлов обещал его поставить на место Снежкова, но интриганы оклеветали их с Хохловым, и вообще...
Он приходил несколько раз ко мне и просил, чтобы я замолвил о нем слово перед директором. При этом он не только не извинялся передо мной, но смотрел на меня с ненавистью.
Мне было стыдно, и я сказал Ладе, что черт с ним, пускай работает, попрошу директора.
Лада рассердилась на меня.
— Слушай, Саша, ты прекрасно знаешь, что это повредит работе. Так зачем? Только ради того, чтобы он мог выпить лишний стакан водки? Ты лучше его жену выучи на каких-нибудь своих курсах, тем более, говорят, что она начинала учиться в институте вместе с ним. Она ведь одна тянет ребятишек, а работает калькулятором.
— Мне не хочется, чтобы он думал, что я стал на его дороге,— объяснил я, беря ее за руку.
— Не подходи ко мне! Терпеть не могу, когда ты такой беспринципный!
Подобные размолвки бывали у нас редко. Обычно в свободные вечера Лада тянула меня в лес, и пока она варила на костре картошку или кипятила чай, я очерчивал на поляне крут и занимался диском и ядром. А она, перекидывая дымящуюся картофелину в ладонях, поглядывая на меня, спрашивала шутливо:
— Ну, как? Наверное, всесоюзный рекорд побил? К мировому подбираешься?
Она уже знала назубок все рекорды и даже запоминала мои растущие раз от раза результаты.
— Помнишь,— говорила она,— когда я набрала букет гвоздики, в прошлую субботу, ты впервые бросил на тридцать девять метров? А вот уже третий день бросаешь на полметра дальше. Получай в награду обед! Подкрепи свой организм рекордсмена.
Сидя на траве, упираясь спиной в атласный ствол березы, я гладил Ладину голову, лежащую на моих коленях, смотрел в ее запрокинутое лицо и думал, что хорошо чувствовать себя молодым, и быть любимым, и еще лучше любить.
Она спрашивала:
— Мы будем всегда вместе?
— Да, милая.
— И всегда ходить в лес?
— Да.
— И поедем в город слушать оперу?
— Да, поедем.
— И ты мне купишь букет гладиолусов?
— Все цветы, которые будут продавать перед театром, скуплю тебе.
— Ты говоришь это, чтобы сделать мне приятное?
— Нет.
— Обманщик! Скажи, что ты это говоришь, чтобы, сделать мне приятное.
— Да.
— Ну, вот, то-то... А пока протяни руку и сорви мне цветок шиповника. Смотри, как красиво в его середине сидит пчела. Только не спугни ее.
— Держи.
— Правда, красиво?
— Очень. Держи еще в подарок божью коровку.
— Спасибо. Смотри, она сидит у меня на пальце, как камушек в кольце. Пусть она улетит. Смотри, как поползла по руке.
— Ей нравится ползать по твоей руке, потому что у тебя ласковая кожа.
— Это ты сам придумал или вычитал в книге?
— Нет, я это слышал у Семена Шаврова.
— У Семена? Это на него не похоже.
— Видимо, любовь облагораживает людей. Мужчинам, например, в таких случаях хочется говорить стихами.
— И ты мне тоже будешь говорить стихами?..
Наговорившись, мы бродили по лесу. На вырубках буйно цвел иван-чай. Никогда прежде я не думал, что, собранный в огромный букет, он может так красиво полыхать огнем. Иногда я залезал в лесное озеро, чтобы надергать белых лилий. Лада сидела на берегу; обрывая лепестки ромашки, говорила: