— Когда любишь природу, она относится к тебе с благодарностью. Еще не было, случая, чтобы ромашка не подтверждала твою любовь ко мне. Правда, иногда я немножко плутую. Но это для того, чтобы ты шел на жертвы. Вон, сорви мне еще ту лилию. Видишь, огромная? Не ленись.
— Там вязкое дно.
— Ничего. Ромашка говорит, что ты должен это сделать.
— Ты, наверное, опять сплутовала?
— Нет. На этот раз нет.
Как-то, когда ее отпуск подходил к концу, она сказала мне:
— Слушай, а почему ты ничего не говоришь мне о том, чтобы я уволилась из института? Или тебя не устраивает такая жена, как я?
Я зажал ей рот и сказал удивленно:
— Но это же дело решенное?
Видя, что она молчит, спросил:
— Разве ты еще не написала заявления?
— Написала,— сказала она сердито.— Но оно лежит неотправленным.
— Почему?— удивился я еще больше.
— Почему, почему? Да потому, что хотя наш директор и человек, а не Хохлов, но ему нужен документ.
— Какой? — спросил я, не понимая, что мой вопрос невероятно глуп.
— Здравствуйте, я ваша тетя, как говорят остряки,— сказала она так же сердито.— Документ, что я твоя жена.
Чувствуя, как заливаюсь краской, я признался откровенно:
— Ты видела еще когда-нибудь такого идиота? А? Видела?
— Нет, ты единственный, потому я тебя и выбрала,— сказала она шутливо.
— Тогда собирайся, поедем в Раменку.
— Зачем?
— Семен Шавров туда возил свою Феню.
— Можно и в поселковый Совет. Я узнавала.
Я вскочил и поцеловал ее.
— Пошли! Форма одежды — парадная.
Позже, когда мы вновь были в лесу, она церемонно подставила мне щеку и произнесла.
— Поздравьте, пожалуйста, свою жену.
А потом, оборвав последним лепесток ромашки, спросила лукаво:
— Знаешь, на что я загадала?
— На что?
— Что в следующее воскресенье ты отправишься в город и побьешь рекорды. Я слышала по радио, что снова будут соревнования.
— Мы уже с тобой отправлялись.
— А сейчас все будет сделано по-другому. Ты заберешь с собой диск и ядро и самостоятельно войдешь в круг.
— Отстранив плечом метателя?
— Нет. Если там будет метатель, ты станешь рядом и метнешь. Это получится еще нагляднее.
Как будто шутя, но Лада все время подталкивала меня на то, чтобы я не отступался от своей мечты.
— Ладно,— согласился я.— Только ты не езди со мной: я не хочу, чтобы ты видела, как меня с позором выведет со стадиона милиционер.
Она не забыла о моем обещании и субботним утром напомнила мне беспечным тоном:
— Ты как будто в воскресенье собирался в город? Может, тебе доложить об этом директору, чтобы он не потерял тебя?
— Да ладно уж,— рассмеялся я.— Все твои ухищрения шиты белыми нитками... Что с тобой делать — пойду сегодня к директору. Но учти, заговорщица из тебя не выйдет...
Никогда при Хохлове я не мог зайти так запросто в директорский кабинет, как заходил сейчас, да еще с таким разговором.
— Ну, что у вас, Александр Николаевич?— спросил меня директор, близоруко щуря глаза.
— Да вопрос у меня необычный и к работе не имеет никакого отношения, — признался я и рассказал ему все. Он улыбнулся:
— Кроме футбола, я в спорте ничего не смыслю, но вижу одно: вы хотите прославить Быстрянстрой. И поэтому мы должны вам всемерно помочь. Командировку я вам оплатить не могу. Но давайте все-таки заполним командировочное удостоверение.— Он взял бланк, встряхнул автоматическое перо, подумал и начал писать, говоря медленно:— Кому? Снежкову Александру
Николаевичу. Куда?.. Город... стадион «Динамо»... Для какой цели? На побитие рекорда... Вот, по-моему, получилось убедительно.
Мы оба рассмеялись.
Он произнес:
— Чем черт не шутит, вдруг побьете рекорд? Тогда эта шутливая командировка останется вам на память. Пусть она будет вехой на вашем тернистом пути рекордсмена.
Он подвинул мне пачку «Казбека» и, когда я отказался, спохватился:
— Ну, конечно! Спортсменам курить не положено. И я хотел бросить, да вот незнакомая работа заставила опять взяться за прежнее. Ну, ни пуха, ни пера, как говорится.
Я с благодарностью взглянул в его скуластое лицо, рассеченное от виска до губы розовым шрамом. На нем был китель с орденом Отечественной войны. Я подумал, что армия дала нам много прекрасных людей
Лада захлопала в ладоши, прочитав мою командировку и, взяв меня за уши, приблизив свое лицо к моему, сказала:
— Ах, Сашка! Я знала, что все так хорошо сложится. Сразу видно — он настоящий человек.