Он снова плюнул.
— Право слово, дурак! Да и лягавый к тому же. У меня вот четверо детей и жена не работает. А рабочая карточка одна — моя...
Этим вечером я сказал Насте, что с завтрашнего дня буду обедать в столовой. Я видел, как она обиделась, но не мог поступить иначе.
А днем позже, когда я зашел в бухгалтерию, Тася Меньшова сказала в пространство, держа пуховку в руке:
— Не понимаю теперешних молодых людей: сколько девушек вокруг, а живут со старухами.— И добавила сама себе:— Ну, конечно, там им и постирают, и погладят.
Я сделал вид, что не слышал, но тотчас же отправился к Шельняку и заявил, что если он не даст мне другую комнату, уйду с работы. Мне не хотелось унижаться перед этой лошадью с меланхоличными глазами, но я наступил на свою гордость. Я просил и угрожал. Я не уходил, пока он не дал мне обещания. А в субботу я забрал свой вещмешок с диском и перебрался в новую комнату, в дом, который стоял на краю поселка.
Несколько дней я почти не встречался с Мишкой, а к Насте не заходил совсем. Я боялся даже давать им хлеб и крупу, что обычно делал раньше.
Я был зол на Сопова, на Меньшову. Вспомнились пьяные слова Хохлова, когда он учил меня жить, и я подумал, что в существовании соповых и меньшовых повинны такие люди, как он. Я обвинял его во всех недостатках, которые были на Быстрянстрое: в нечеловеческих условиях общежития, в повседневных авралах, в лихорадке, которая мешала работать. Пришла мысль, что воина породила Хохлова. Конечно, разоблачить его нелегко — он возглавляет лучшее торфопредприятие треста, его имя ставят первым в приказах, его хвалят за то, что Быстрянстрой снабжает ГРЭС бесперебойно.
Несколько бессонных ночей и грубость Хохлова переполнили чашу моего терпения, и я написал в главк жалобу. Говорил в ней об одном — о стиле руководства.
Я решил, что мне сейчас нечего терять, и спорил с Хохловым даже в тех случаях, когда можно было бы и промолчать. В конце концов, я понял, что мне не поздоровится. На этот раз он не кричал, а, наклонившись, ко мне через стол, хрипел зловеще:
— Ты знаешь, что бывает на фронте за отмену приказа командира?!
Охваченный боевым задором, я выпалил:
— Здесь не фронт, а нелепые приказы я буду отменять и впредь!
— Нет, фронт!
Дело же не стоило и выеденного яйца; просто Хохлов из принципа хотел настоять на своем. Вчера он послал двух женщин из моей бригады на заготовку сена. Так как они были немолоды, к тому же не могли похвастаться здоровьем, я оставил их на подсыпке балласта, а вместо них отправил девушек.
Видя, что я молчу, он повторил:
— Нет, фронт! Торф — это фронт! Торф—это танки!
— Пров Степанович,— сказал я, стараясь сдержаться,— это даже для пользы дела лучше: женщины- городские, а девушки, которых я направил, — из колхоза.
— Ты что за них заступаешься?— тем же зловещим тоном спросил он.— Ты знаешь, что они читают библию? Знаешь, какие разговоры ведут? Они предсказывают окончание войны не по нашим доблестным победам, а по библии. А?..
Я возразил:
— Пров Степанович, они не меньше нашего ждут победы, а то, что предсказывают...
Тут он не выдержал, закричал:
— Все! В следующий раз за отмену моего приказа шкуру спущу!
Он проследил взглядом за мухой, которая назойливо кружилась над столом, выждал, когда она сядет, и спокойным, рассчитанным ударом мясистой ладони прихлопнул ее на бумаге...
Каково было мое удивление, когда он вызвал меня через три дня и заявил, что доволен моей работой.
— Ты вот что, Снежков, не обижайся, если я другой раз и покричу на тебя. Сам знаешь, торф добываем, без нас выпуск танков остановится... Без подстегивания нельзя... Я тебе скажу — хорошему работнику только и нужно подстегивание. Плохого — стегай не стегай — ничего из него не выжмешь. Вон — Сопов. Инженер. Где только не работал, а отовсюду прогоняли, потому что толку нет. С таких, как Сопов, я не требую — бесполезно. Требую с таких, как ты. Ты дело знаешь.
Мне, конечно, приятно было все это слышать. Я ждал, что он скажет дальше.
Он посмотрел на меня из-под лохматых бровей и хлопнул рукой по столу:
— Так вот. Начальник транспортного отдела заболел. Уехал в область лечиться. Долго не протянет. Хочу тебя поставить на его место. Парень молодой, с дипломом, комсомолец. Надеюсь — потянешь.
Я растерялся от его предложения, но это скорее походило не на предложение, а на приказ, так как он сердито стукнул кулаком и повысил голос:
— Рассуждать будем после войны! А сейчас надо давать торф состав за составом. Ясно?