— Ну и буду,— огрызнулся зло Шавров.
Кулак опять упал на столешницу.
От грохота и крика вздрогнул сидевший рядом со мной мастер Ляпунов. Пожевал губами. Но глаз не открыл.
— Ляпунов!— крикнул на него Хохлов.
— Да?— снова вздрогнул тот, открывая слипающиеся глаза.— Я Ляпунов.— Он вскочил на ноги.
— Ты что — спать сюда пришел?
Ляпунов виновато улыбнулся.
— Я мало спал...
— Кто сейчас спит?! Торф — тот же фронт! Докладывай!
Ляпунов вяло развел руками.
— Нет людей. Чего же докладывать?
— Расскажи о погрузке. Людей у тебя больше, чем у других.
Глаза Ляпунова закрывались. Он покачнулся.
— Да, у меня тридцать восемь человек...— сказал он сквозь сон; дальше голос его перешел на шепот. И совсем затих.
— Садись.
Вересов хмурился. Но — молчал.
— Кто будет говорить?— спросил Хохлов.— Что скажет секретарь парторганизации?
Вересов, не поднимая головы, заявил негромко:
— Пусть народ поговорит. С Дьяковым мы три часа беседовали.
Хохлов снова спросил:
— Ну, кто хочет говорить?
— Дайте мне слово!— выбросил я руку.
— Говори, Снежков.
— Чтобы выправить положение, надо прежде всего создать человеческие условия для людей.
Я заметил, как Вересов вскинул на меня взгляд.
— Вы же видите, товарищ Вересов, что люди засыпают. Здесь нет ни одного, кто бы спал последние пять суток.
Хохлов опять бросил кулак на стол.
— Сколько раз говорить, что торф — это фронт?!
— ...Но дело не только в сне,— продолжал я, стараясь не обращать внимания на Хохлова.— Наши люди понимают значение своего труда, но вечное дерганье, выматывание нервов мешают работать в полную силу.
Хохлов, опираясь на стол, наклоняясь ко мне, произнес угрожающе:
— А ты слышал, Снежков, что сейчас сказал секретарь обкома? Правильно он сказал: равнодушные люди не хотят работать для фронта. Когда коричневая чума топчет нашу светлую Родину, они заботятся о своем сне. Скажи, Снежков, почему мы с тобой не спим ночей, не бережем себя, а другие люди ноют — как это объяснить? Не равнодушием? Ты по неопытности, по молодости ищешь оправдания плохой работе, а я вот товарищу секретарю обкома утром ставил тебя в пример. Скажи, кто больше тебя премий получил? Никто! Потому что ты не считаешься ни со своим сном, ни с усталостью.
Он, очевидно, говорил бы долго, чтобы заставить меня молчать, но его прервала резкая трель телефона. Хохлов недовольно приподнял трубку и положил ее обратно, на рычаг.
— Так чего же ты, Снежков...— начал он опять строго, но на этот раз спокойно.
В дверь заглянула девушка и сказала, что на проводе Москва — просят секретаря обкома.
Вересов приподнял ладонь — продолжайте, мол,— и вышел.
Хохлов уселся.
— Ну, давай, Снежков.
Уход Вересова выбил из-под меня опору.
— Не тяни,— раздраженно сказал Хохлов.— Некогда рассиживаться.
Делать было нечего. Я заговорил.
— Да, премий я получал больше других, но почему так вышло — я еще скажу. Не думайте, Пров Степанович, что мы с вами двужильные и только поэтому можем обходиться без сна... Я говорю о другом... Вы в какой квартире живете? А в бараках нары в два этажа и крыши протекают... У вас — икра кетовая, а в столовой болтушка из чечевицы.
Насчет икры, наверное, было ни к чему, но меня поддержал Шавров, выкрикнувший:
— Правильно Снежков говорит! Создайте условия людям!
— Тебе слова не давали,— оборвал его Хохлов.
— Ну, так Снежкову рот не зажимайте!
Кто-то из сидящих за столом побрякал по графину.
— Я знаю, на что иду,— сказал я срывающимся голосом,— но здесь комиссия и секретарь обкома...
Хохлов не выдержал, крикнул:
— Хватит! Никто тебе не позволит вбивать клин в коллектив в самую трудную для нас минуту!
— Дайте мне слово!..— заявил Шавров.
— Ты уже говорил — ничего дельного не сказал... Кто еще?
Неожиданно вошел Вересов. Остановился возле стола, уверенным жестом положил руки на спинку стоящего перед ним кресла. Сказал:
— Прошу меня извинить, товарищи: срочно вызывают в Государственный Комитет Обороны. Придется лететь самолетом... Обстановка ваша ясна. Прорыв надо немедленно ликвидировать. Утром мы советовались с вашими коммунистами — выход один: из всех цехов придется бросить на погрузку полтораста человек; работники конторы — тоже на помощь. Начальнику транспортного отдела (я вздрогнул) задание — сделать новую точку погрузки, для чего разобрать путь к карьеру, из которого добывается песок для паровозов; без этой жертвы не обойтись. А сейчас все идут спать до пяти часов вечера. Даже если над Быстрянстроем появится фашистский самолет — никого не будить. Запрещаю. Все.