Я видел, что он все выжидает. Но дело было сейчас так налажено и люди, учившиеся очень охотно, работали так хорошо, что нас не застала врасплох весна. Конечно, в паводок немыслимо было избежать аварий на временных путях, потому что, как-нибудь подготовлен к их укладке, вода, ринувшись из лесов на торфяные поля, размывает их, и вагоны нет-нет, да и сходят с рельсов. Но число аварий было так незначительно, а простои так невелики, что даже Хохлов не мог подточить здесь носу. Кроме того, и природа была на этот раз на моей стороне. Быстрянка разлилась слабо, дождей не было, снег сошел незаметно, солнце вскоре подсушило поля.
В середине апреля стояла такая сушь, что грузовики поднимали пыль на улицах поселка. Выбрав свободный от курсов вечер, я забрал диск и вышел на вытоптанную на окраине площадку, на которой днем мальчишки играли в лапту. Я чувствовал в себе избыток энергии и знал, что вложу его в бросок. С сегодняшнего дня я решил заняться тренировками всерьез.
Я много думал последнее время о метании диска, даже отыскал в библиотеке старую подшивку спортивного журнала и проштудировал там все, что касалось этого вида спорта. В журнале имелась фотография, на которой была запечатлена дискоболка в непривычной для меня позе: спиной к направлению метания. Подпись и объяснения оказались вырванными. Я долго гадал, почему она так стоит, и, наконец, решил, что это сделано сознательно для того, чтобы, как говорил институтский преподаватель физкультуры, «удлинить время активного воздействия на снаряд».
Я решил проверить свой вывод и сейчас стал в очерченный мною круг не лицом к полю, как становился прежде, а спиной. Все оказалось правильным. Это позволило мне вложить в бросок лишнюю энергию, очевидно, ту самую, которая переполняла меня,— дать диску в последней фазе большую скорость, сильнее вышвырнуть руку во время рывка. Пружиня на ногах, я раскрутился спиралью, швырнул серенький круг диска и едва удержался на ногах — так был силен бросок,— и оказался за кругом. Так как несуществующие зрители на объявленных мною соревнованиях имели в моем лице и метателя, и судью, то судья Снежков сделал вид, что не заметил нарушения со стороны метателя Снежкова, и замерил бросок. Он был неплох—куда лучше тех, что я делал год назад на волейбольной площадке раменского госпиталя. Я снова стал в круг спиной к полю, снова раскрутился в пружине,— и снова инерция вытолкнула меня за круг. И хотя диск ударился на метр дальше, я в сердцах обругал себя.
«Нет, так не пойдет,— сказал я себе.— Судья Снежков должен быть самым пристрастным судьей по отношению к метателю Снежкову. Такие броски, милый мой, у нас в счет не идут».
Домой я ушел только в сумерки. Оттого, что я на правильном пути, было радостно. Думалось, сколько еще самых разных возможностей у меня впереди — изобретай, испытывай. Захотелось попытаться толкнуть ядро, и я решил попросить кого-нибудь привезти мне его из областного города. Потом пришла мысль, что я сам смогу купить ядро, когда поеду встречать Ладу.
Все последние дни апреля были заполнены тренировками и ожиданием телеграммы от Лады. Чем ближе подходило Первое мая, тем сильнее я волновался.
Но телеграммы не было...
Я не встречал ни одного праздника в таком одиночестве, как этот. Оба этажа нашего дома ходили ходуном от пляски, а я сидел у окна, глядя на принарядившихся людей, на красные бантики и бумажные цветы в лацканах пиджаков и жакетов. Два раза за мной заходил едва державшийся на ногах Семен Шавров, но я отказывался от его приглашения. На третий он снял трубку моего телефона и, вызвав почту, сказал, что если будет телеграмма на мое имя, пусть позвонят об этом на его квартиру.
На кухне у Семена пахло горелыми еловыми шишками, которыми Феня кипятила самовар, и чесноком. Связки его висели по бревенчатым стенам вместе со связками лука и сухих грибов. Я подумал, что с такой женой Семен не пропадет.
Гости его встретили меня с искренностью пьяных, но мне от этого веселее не стало. Щурясь от табачного дыма и примусного чада, я отыскал глазами телефон и, как мне кажется, не спускал с него глаз до того самого момента, как раздался звонок. Я спокойно встал, отстранил хозяина и взялся за трубку. Я знал, что звонили с почты. Лада могла почему-нибудь не приехать, но не поздравить с праздником — не могла. А праздник был на исходе.
Я снял трубку и глухо сказал:
— Да?
— Квартира Шаврова? Тут просили телеграмму для Снежкова зачитать...
Кровь прилила к моей голове, отхлынула, и я произнес:
— Передавайте. Снежков слушает.
— Передаю: «Поздравляю праздником. Задержали билеты. Вылетаю самолетом четвертого. Лида».