— Ну, нельзя же так!— взмолился я.— У меня срочный разговор.
Но девушка была упряма и не пустила меня, пока не наговорилась вдоволь. Доставая из сумочки пудру, она обругала меня нахалом, а я, дрожащими от волнения пальцами тыкаясь в холодный металл, опустил монету, набрал номер справочного бюро и услышал в ответ прерывистые гудки. Когда мне назвали номер аэродрома, меня уже торопил дядька в серой шляпе. Аэродром был занят... В общем, я разговаривал при открытой настежь дверце под громкую ругань скопившейся очереди. Оказалось, что я находился в двух шагах от остановки автобуса. Я выскочил из кабины и, расталкивая толпу, бросился из универмага. На часы я уже боялся смотреть. Недалеко от остановки, на которой я стойко дежурил верных полчаса, стояла деревянная диспетчерская, около нее, лузгая семечки, сидели кондукторши с сумками через плечо. На мой вопрос одна из них равнодушно кивнула на дряхлый голубой автобус, стоявший на выщербленном асфальте, и сказала:
— Сейчас поедем.
Я вскочил на подножку, облюбовал свободное место у окна и вздохнул облегченно. Но успокоился я преждевременно — автобус еще долго стоял. В ответ на нетерпеливые возгласы пассажиров девушка, не вставая, крикнула:
— Чего вы торопитесь? Погода-то все равно нелетная.
Сердце мое упало: о погоде я и не подумал! Неужели Лада не прилетит? Неужели все волнения были напрасны?
Я сидел сгорбившись и не заметил, когда мы тронулись. Автобус скрипел, раскачивался, остервенело взвизгивал на подъемах. Вода вырывалась из-под его колес. Если бы не беззаботные разговоры пассажиров, я бы совсем отчаялся. Но, прислушиваясь к ним, я начал успокаиваться. Оказывается, стоит разойтись тучам — самолет примут. Я с надеждой поглядывал в окно. Тучи мне казались не страшными, в их разрывах кое-где просвечивали кусочки голубого неба. Однако, когда мы подъезжали к аэродрому, пошел дождь, крупный, косой. Вода пузырилась на асфальте перед деревянным павильоном с вывеской «Аэропорт». Под козырьком входа стояли командировочные с пухлыми портфелями и скучно курили. Нерешительно я подошел к окошечку, за которым сидела дежурная.
— Ничего не могу сказать,— произнесла она устало.— Ждали вовремя, но вон как погода испортилась.
Я зашел в буфет, удивляясь, как можно спокойно пить вино, вышел обратно, потолкался среди сонных людей, сидящих на скамейках и чемоданах, пробрался к выходу на летное поле. Дождь перестал, и на зеленой траве стояли пилоты и девушки в форме и рассматривали небо. Я облокотился на деревянный барьер и долго смотрел на пилотов, стараясь угадать по их виду, будет самолет или нет. Наконец, мне надоело следить за ними, и я пошел в буфет, купил коммерческую пачку «Беломора» и, вернувшись к палисадничку, закурил. Оказалось, что курить здесь нельзя; мне пришлось уйти в цветник. Я уселся на мокрую скамейку и стал рассматривать клумбу. Потом долго еще сидел в зале ожидания, втиснувшись между спящей женщиной и полным военным с внушительной планкой орденских колодок. Неожиданно все оживились, заговорили, что прибывает самолет из Свердловска. Я вышел с толпой на улицу. Половина неба все еще была закрыта облаками, но летное поле уже выглядело по-иному: наискось торопливо шагали двое пилотов, бородатый дядька катил поблескивающую серебром лесенку с перилами, медленно двигалась автоцистерна.
В вышине раздался рокот мотора, показался самолет; рядом со мной заволновались люди с чемоданами, портфелями, букетами цветов.
За свердловским прибыл самолет из Сыктывкара, но о моем дежурная опять ничего не могла сказать. Я ходил курить, возвращался в зал ожидания, снова курил, снова сидел на освободившемся месте. Время от времени я справлялся у дежурной и печально отходил от ее окошка.
И вдруг совсем неожиданно прозвучали ее слова:
— Да что вы? Самолет из Москвы прибыл минут пять назад. Идите скорее, наверное, там уже все разошлись.
Этого я не мог себе простить! Так томиться — и прозевать!
Я бросился к выходу.
У барьера, где все время толпился народ, было пусто. Я побежал вокруг павильона к цветнику, у которого останавливался автобус. Он был почти полон. Я заскочил в него и сразу увидел Ладу. Она сидела с краю, а у окна, видимо, занимая мое место, стоял чемодан в полосатом чехле. Расталкивая пассажиров, я с трудом протиснулся к ней и встретился с ее растерянным взглядом.