— Саша,— сказала она,— я не виновата. Это все погода.
— Знаю,— сказал я.— Мне уж казалось, ты не прилетишь совсем.
— Нас долго не принимал ваш город. Тебе, наверное, об этом сказали?
— Да.
— Я еще удивляюсь, как ты меня встретил. Ты только приехал?
— Нет,— покачал я головой.
— А я думала, ты потому и опоздал.
— Нет.
Разговор не клеился. А ведь думалось, мы будем говорить, захлебываясь.
Я смущенно покосился на Ладу. Под ее большими глазами синели подглазицы, и вид ее был так беспомощен, что мне захотелось взять ее узкие ладони и целовать их, и говорить, что все будет хорошо, говорить много, бессвязно. Но слов не находилось. Я нервно теребил ручку чемодана, стоящего на моих коленях.
Притронувшись к завернутому в бумагу ядру, которое лежало на чемодане, она спросила:
— Что там у тебя такое тяжелое?
— Ядро.
— Ты, по-моему, только и делаешь, что покупаешь себе разные диски и ядра, —сказала она с нерешительной улыбкой.— Наверное, твой арсенал потянет сейчас на целую тонну.
Она всячески старалась растопить лед молчания, но я не мог поддержать ее и смотрел на мелькавшие за окном березы.
Она тоже замолчала.
А как много нам надо было сказать друг другу! Лада не выдержала первая, она снова шла мне навстречу:
— Как у тебя? Все благополучно?
— Пока ничего.
— Больше на фронт тебя не отправляют?— спросила она, снова с нерешительной улыбкой.
— Нет.
Автобус бросало на ухабах, ядро подпрыгивало на чемодане и глухо стукалось о его крышку.
— Ты сводку читала?— спросил я.
— Да. За чехлом лежит свежая «Правда», можешь достать.
— Я читал.
— Какие чудесные известия!
— Да.
— Вся Москва со дня на день ждет конца войны.
— Да, сейчас уж скоро. Мы опять замолчали.
За окном показались четырехэтажные дома.
— А у вас большой город,— сказала Лада.
— Мы поедем за тридцать километров от него.
— Я знаю... Как с билетами?
— Достанем. В простой день свободно.
— Ты ничего не рассказываешь о себе.
— Ты тоже.
— У меня нет ничего нового.
— Как ты доехала? То есть, долетела?
— Ничего. На поезд невозможно достать билетов. Мне заказали на самолет через институт. Но я ничего не потеряла. Работала эти дни. Отпуск мне оформили с сегодняшнего дня.
— У тебя отпуск?
— Да.
— Большой?
— Месяц.
— И долго ты сможешь пробыть у меня?
— Пока не прогонишь,— улыбнулась она.
— В твоем распоряжении будет комната.
— Я знала, что ты устроишь.
Этот ничего не значащий разговор продолжался и в поезде.
Когда мы сошли в Мелешино, Лада спросила, оглядываясь с любопытством:
— Это и есть ваш Быстрянстрой?
— Нет. Отсюда мы поедем на дрезине.
— Я никогда не ездила. Даже не видела дрезины.
— Сейчас я тебя прокачу сам. Я приехал на ней утром.
Я зашел к диспетчеру, справился о делах, потом уложил Ладин чемодан на заднее сиденье, усадил ее рядом с собой перед ветровым стеклом, и мы тронулись.
— Какие чудесные места,— сказала Лада.
— Тут еще не то будет, когда все зацветет.
— У вас, наверное, много грибов и ягод?
— Очень.
— И цветов?
— Тоже. Давай остановимся и поищем подснежники.
Она благодарно сжала мне руку.
Выбирая сухие места, мы пробрались в лес.
Через несколько минут она остановилась и разочарованно взглянула на меня.
— Нету.
— Давай поищем внимательнее. Я на днях много видел.
Наклонившись для того, чтобы сорвать желтенький цветочек мать-мачехи, она сказала:
— Хорошо бы найти хоть один.
- Найдем.
Из-за кустов раздался ее голос:
— Не нашел?
— А ты?
— Нет.
Неожиданно она захлопала в ладоши.
— Саша! Какая прелесть! Я нашла!
Через несколько минут она сообщила радостно:
— Еще! Да как их много здесь!
Тогда я продрался сквозь кусты и протянул ей целый букетик.
— Обманщик! А сказал, что тоже не нашел.
— Я не хотел тебя огорчать, у тебя же нет опыта. Ты их видишь только на московских улицах у старушек.
— Ты просто гений, Саша!
— Поедем?
Она с жалостью огляделась вокруг.
— А надо?
— Да. Из-за нас не отправляют встречный поезд. Здесь одна колея.