«Я прочеркну себя в ночи», — пророчила Петровых в романтически-приподнятом стихотворении 1927 года «Звезда». А через сорок лет, в 1967 году, итожа пройденный путь и мечтая не растратить впустую остаток дней, она дает поздний обет:
Нет, если я смогу преодолеть
Молчание, пока еще не поздно, —
Не будет слово ни чадить, ни тлеть, —
Костер, пылающий в ночи морозной.
(«Что толковать, остался краткий срок…»)
Метафора — не частая гостья у Петровых. Эта — «костер в ночи» — не зря вынесена составителями в название сборника. Костром в ночи многотрудной, трагической жизни была поэзия для самой Марии Петровых, костром в ночи исторических и личных катастроф были ее слово и сама она для всех, кто ее знал.
Совершенное владение словом, святое недовольство собой, моральный ригоризм — как редки эти качества в наш расшатавшийся век!.. Не покажется ли современному читателю каким-то устаревшим такой тип личности и такая поэзия? Не устарела ли Петровых? Скорее наоборот — ее любовные признания, ее гражданский гнев, ее всегдашний моральный суд над собой, «не воплотившейся до конца», окажутся нужными, даже необходимыми, для каждого, кто ищет вечные ориентиры в трудном жизненном пути на излете двадцатого столетия.
Марина Птушкина
Ночь нависает стынущей, стонущей,
Натуго кутая темнотой.
Ласковый облик, в истоме тонущий,
Манит, обманывая тобой.
Искрами злыми снега исколоты.
Скрип и гуденье в себе таят.
Даль недолетна. Лишь слышно: от холода
Звезд голубые хрящи хрустят.
27 ноября 1927
Когда настанет мой черед,
И кровь зеленая замрет,
И затуманятся лучи —
Я прочеркну себя в ночи.
Спугнув молчанье сонных стран,
Я кану в жадный океан.
Он брызнет в небо и опять
Сомкнется, новой жертвы ждать.
О звездах память коротка:
Лишь чья-то крестится рука,
Да в небе след крутой дуги,
Да на воде дрожат круги.
А я, крутясь, прильну ко дну,
Соленой смерти отхлебну.
Но есть исход еще другой:
Не хватит сил лететь дугой,
Сорвусь и — оземь. В пышный снег.
И там раздавит человек.
Он не услышит тонкий стон,
Как песнь мою не слышал он.
Я кровь последнюю плесну
И, почерневшая, усну.
И не услышу ни толчков,
Ни человечьих страшных слов.
(А утром скажут про меня:
— Откуда эта головня?)
Но может быть еще одно
(О, если б это суждено):
Дрожать, сиять и петь всегда
Тебя, тебя, моя звезда!
29 ноября 1927
«Весна так чувственна. Прикосновенье ветра…»
Весна так чувственна. Прикосновенье ветра
Томит листву, и, грешная, дрожит.
Не выдержит? И этой самой ночью…
Пахучая испарина ползет
И обволакивает. Мягко
Колышутся и ветви клена,
И чьи-то волосы, и чей-то взгляд.
Все — обреченное. И я обречена
Под кожу втягивать прохладную звезду,
И душный пот земли, и желтый мир заката…
Но по железу ерзнула пила,
И кислое осело на зубах.
Весна 1927
«Смерть…» — рассыпающийся звук.
Иль дроби молоточка вроде?
Не все ль равно: смешно. И вдруг
Лицом к лицу на повороте.
Но только вздрогнула слегка.
Но только откачнула тело…
«Я думала, ты далека,
Тебя я встретить не хотела.
Твою поспешность извиня,
Я ухожу. Следят за нами…»
Она смотрела на меня
Совсем прозрачными глазами.
Переливали тихий свет
Две голубеющие раны…
«Мне только восемнадцать лет.
Послушай! Это слишком рано.
Приди потом. Лишь горсть себя
В твои века позволь забросить.
Ты видишь: горький стыд скрепя,
Поэт не требует, а просит».
И я ждала, что вспыхнет в ней
Еще не виданное благо.
Печальнее и холодней
Сквозила голубая влага.
И кто-то ей еще сказал:
«Пусти меня. Другое имя —
Девятый вал, десятый вал —
С глазами справится твоими.
Их захлестнет, затопит их…»
Но этот голос дрогнул странно,
И, коченеющий, затих,
И повалился бездыханный…
Она прошла. Ушла совсем.
Лишь холодком в лицо пахнуло.
Рванулась я навстречу всем,
Со всеми вместе повернула.
И снова день скользит за днем.
И снова я скольжу за днями.
Мы никогда не отдохнем,
Пока не поскользнемся к яме.
Я уважаю смерть и чту
Ее бессмертные владенья.
Но я забыла встречу ту
С прозрачной голубою тенью.
А люди от меня бегут…
Бегущим от меня не верьте,
Что у меня в глазах, вот тут,
Запечатлелся облик смерти.
И что мой голос обожгло
Ее дыханье ледяное…
Я знаю, людям тяжело,
Им тяжело, дышать со мною…
И мне как будто бы опять…
Мне тоже начало казаться…
…Немного страшно засыпать
И очень страшно… просыпаться.