Говоря эти слова, Джелме еще раз поднял глаза на Чагатая. Не найдя его на прежнем месте, полководец вздохнул. Он снова подхватил обессиленное тело Джучи, и толпа вновь взревела. Чингис бросил несколько слов в темноту, и те, кто стоял рядом, быстро засуетились, столпившись вокруг одной точки, не видимой снизу. Потом хан поднял руку, подав Джелме и Субудаю знак оставаться на месте.
Вскоре возле хана вновь возник Чагатай. Сильные руки воинов подталкивали его сзади, побуждая идти вперед. И он шел, подчинившись их воле. Условия поединка слышали все, и Чингис тоже как будто не мог позволить сыну незаметно раствориться во мраке. Хан не смотрел на него, но Чагатай слышал приказ и против собственной воли влез на деревянную ограду арены. Джелме и Субудай молча наблюдали за тем, как Чагатай спрыгнул вниз и медленно приблизился к ним. Будь он взрослее, он низко поклонился бы брату, перед всеми выказав уважение и заслужив своим великодушием всеобщий почет. Но младшему брату Джучи недоставало опыта, чтобы обратить ситуацию в свою пользу. Стоя перед братом, который уже был без сознания, он только дрожал от волнения, ненависти и унижения.
Чагатай еще раз взглянул на отца, но помилования не получил. Юноша быстро опустился на одно колено, вызвав новый взрыв всеобщего шума и крика, затем медленно встал и с оскорбленным видом зашагал назад к деревянной ограде. Кто-то протянул ему руку, чтобы помочь забраться наверх, и юноша быстро исчез за стеной.
Джелме утомленно покачал головой.
– Кажется, ты воспитывал лучшего из двоих, дружище, – тихо сказал он Субудаю.
– Надеюсь, его отец знает об этом, – ответил тот.
Мужчины обменялись понимающими взглядами, потом велели своим людям спуститься на арену и заняться свежеванием тигра. Мясо съедят воины, и оставалось надеяться, что все желающие получат хотя бы по маленькому кусочку. Ведь охотников до ловкости и силы такого зверя найдется немало. Подумав об этом, Джелме снова вспомнил о Чагатае. Узнает ли и он вкус тигриного мяса или лишь до дна изопьет чашу своего гнева?
Чингис навестил Джучи лишь два дня спустя. После ночной оргии, что последовала за поединком с тигром, почти все обитатели лагеря долго и крепко спали. Чингис и сам провел целые сутки в юрте, выходя на улицу только затем, чтобы освободить желудок, пострадавший от беспробудной трехдневной пьянки. Еще один день ушел на переезд обратно на берега Орхона. Лагерь Джелме хорошо подходил для празднований в честь Арслана, но стадам и лошадям требовались вода и тучные пастбища. Во время переезда Чингис протрезвел с привычной быстротой, хотя желудок напомнил о себе снова, когда хан стоял возле юрты шамана Кокэчу. Мысль о том, что когда-то было достаточно и одной ночи, чтобы избавиться от последствий таких возлияний, вгоняла хана в уныние.
Открыв дверь юрты, Чингис увидел тихую сцену, напомнившую ему о смерти отца. Проглотив едкую от кислоты слюну, хан нырнул внутрь и сурово уставился на перемотанное холщовыми тряпками тело, лежащее в полумраке. Кокэчу был занят делом. Он старательно протирал тело Джучи водой и не видел, кто вошел. С ворчанием обернувшись, шаман понял, что перед ним стоит хан, поднялся и поклонился.
После нещадно палящего солнца тень дарила приятное облегчение, и Чингис немного вздохнул от надоедливой суеты лагеря.
– Он приходил в сознание? – поинтересовался хан.
Кокэчу величественно покачал головой:
– Только ненадолго, господин. Из-за ран в его теле горячка. Мальчик просыпается иногда, стонет и снова впадает в забытье.
Влекомый воспоминаниями, Чингис подошел ближе. Возле юноши лежал меч – тот самый клинок, который достался ему в честном бою и который когда-то унаследовал его отец. В своих ножнах меч хранил много воспоминаний, и Чингис снова как будто почувствовал в воздухе запах гнили. Память о том, как он пришел к умирающему отцу, чье тело медленно пожирал яд, причиняла боль. Стоя над распластанной на постели фигурой сына, хан тяжело вздохнул. Кокэчу внимательно следил за ним, и Чингис предпочел ответить ему таким же пристальным взглядом, вместо того чтобы спокойно смотреть на сына.
– Он будет жить, шаман? Мне уже сотню раз задавали этот вопрос.
Кокэчу снова взглянул на неподвижно лежащее тело. Грудь ровно вздымалась и опускалась, но шаман молчал. Движением руки он показал на обмотанные повязками ноги и левую руку с наложенной шиной:
– Ты сам видишь его раны, господин. Зверь сломал ему обе кости руки и еще три ребра. Мальчик вывихнул палец на правой руке, но это не самое страшное. Глубокие раны нарывали и истекают гноем. – Шаман покачал головой. – Бывало, люди выживали и с более опасными ранениями.