Хан замолчал, но никто не нарушал тишины. Затаив дыхание, полководцы внимали каждому слову человека, который собирался отправить их на разорение чужих земель, как волков на охоту. Весь улус знал, что приближается война, и быть первыми, кто узнает об этом в подробностях, было приятно.
– Одна группа посланцев побывала в западных странах, что лежат в двух тысячах миль от нас. Вернулся только один. Остальных вырезали, как скот. Сначала я не придал этому большого значения. Еще недавно в наших собственных землях с дозорным отрядом могло расправиться любое племя, встретившееся ему на пути.
Некоторые из собравшихся, те, что были постарше, согласно закивали в ответ, хотя Субудай и Джебе едва ли помнили те времена.
– Вернувшийся посланец поведал мне, что правитель той страны зовется шахом Ала ад-Дином Мухаммедом, – с трудом выговорил Чингис, потом кивнул на Тэмуге. – По совету брата я отправил к шаху посольство из ста воинов. Все были хорошо вооружены, хотя оружие было, скорее, для устрашения. Они добрались до ближайшего города Отрара и встретились там с его правителем. Ему доставили письма с моим посланием к шаху. – Чингис скорчил гримасу при одном воспоминании. – Я ожидал, что он выдаст моих людей или, по крайней мере, скажет, где они. Я называл его «возлюбленным сыном» и вел разговор лишь о торговле и дружбе.
Хан снова уставился на Тэмуге и смотрел на него до тех пор, пока тот не отвел глаза. Ведь не увенчавшуюся успехом идею отправить посольство к шаху подал именно он.
– Городской базар в Отраре – лобное место. Я послал туда трех лазутчиков, чтобы они тайно посмотрели, каким будет прием. – Закипая от гнева, он на миг показал зубы. – В городе стоит двадцатитысячное войско. Моих людей схватили, а письма разорвали на глазах у толпы. – Чингис еще раз одарил Тэмуге недобрым взглядом. – Даже это я стерпел! Этому шаху служит болван, но я думал, что, возможно, он еще одумается и встанет на верный путь. Узнав, что восточнее Отрара есть более крупные города, я послал трех военачальников к самому шаху с требованием, чтобы правителя Отрара связали и выдали мне для наказания, а моих людей отпустили. Но и там меня выставили на посмешище.
Лицо хана побагровело от злости. Военачальники тоже ощутили, как быстро замолотили сердца в их груди.
– Шах Мухаммед прислал мне их головы, – продолжал Чингис, медленно сжимая правую руку в кулак. – Беда произошла не по моей вине, но я молил Отца-небо даровать мне сил совершить справедливое возмездие.
Внезапно вдалеке раздался истошный мужской крик, и все как один вздрогнули и прислушались. Чингис тоже прислушался, потом закивал с довольным видом:
– Это Джучи. Мой шаман занялся его ранами.
Чингис посмотрел на Чагатая, и вопрос невольно слетел с губ второго ханского сына:
– Он пойдет на войну вместе с нами?
Лицо Чингиса стало отрешенным, но он ответил:
– Он убил тигра. И число наших воинов возросло. – Вспомнив о том, как Чагатай преклонил перед братом колено, Чингис нахмурил брови. – Он получит назначение, как и ты, если выживет. Он пойдет через горы Алтая на запад и покажет этим пустынножителям, кому они посмели нанести оскорбление.
– А как же Цзинь? – не удержался Хасар. – На юге Китая есть богатейшие города. Они остались нетронутыми.
На это Чингис ничего не сказал. Он по-прежнему мечтал покорить Южный Китай. Вести свой народ на запад было рискованно, а мысль о том, чтобы послать хотя бы одного из полководцев на разорение извечных врагов, соблазняла. Припомнив численность цзиньского войска, Чингис снова нахмурился. Одному тумену не справиться с миллионами. Неохотно, но хан все же решил, что Китай пока подождет.
– Они никуда не денутся от нас, мой дорогой брат. Ты еще увидишь их, обещаю.
Хасар поморщился и хотел сказать что-то еще, но Чингис его опередил:
– Подумайте сами, ради чего мы идем на войну и рискуем собственной жизнью? Ради золота и постройки собственных дворцов, как те, которые мы разрушаем? Мне они не нужны. Мужчина должен провести жизнь на войне с момента рождения и до последнего вздоха. – Внимательно оглядев всех присутствующих, хан остановил взгляд на Джебе и Чагатае. – Кто-то скажет вам, что ищет счастья и будто весь смысл жизни и состоит в достижении этой простой цели. Но я скажу вам так. Овцы счастливы, когда жуют траву на пастбищах, сокол счастлив, когда он в небе. Для нас счастье – это мелочь, пустяк ценой в человеческую жизнь. Мы боремся и страдаем, потому что через это мы понимаем, что еще живы. Возможно, Хасар, ты хочешь увидеть покоренные китайские города, но разве могу я оставить без ответа брошенный вызов? Долго ли еще сносить мне плевки ничтожных правителей на мою тень? – Хан говорил все громче, заполняя голосом все пространство вокруг. Снаружи снова донесся крик Джучи, и желтые глаза Чингиса как будто сверкнули, отразив эхо далекого крика. – Могу ли я оставить смерть своих людей неотомщенной? Никогда в жизни. – Он убедил всех. Он это знал, как всегда. – Когда я уйду, не желаю, чтобы люди сказали: «Посмотри на эти горы богатств, на его города, его дворцы и дорогую одежду». – Чингис ненадолго умолк. Потом продолжил: – Вместо этого хочу, чтобы сказали: «Убедись, что он действительно мертв. Это коварный старик. Он завоевал полмира». – Хан и сам глухо посмеялся над этой мыслью, и все остальные немного расслабились. – Мы здесь не для того, чтобы добывать богатства оружием. Волк не думает о безделушках. У него только одна забота: чтобы стая была сильна и чтобы другой волк не смел перебегать ему дорогу. И хватит об этом. – Обведя всех взглядом, хан остался доволен. Он поднялся и учтиво обратился к Арслану: – Твои кони готовы, командир. Я буду думать о тебе. Пусть отдыхают твои кости, пока мы в походе.