Пока Кара подъезжал ближе, хмыкая при виде трупов, Джучи понял, что теперь он с ним на равных. Джучи принял серебро перед боем и до сих пор испытывал благодарность за оказанную ему честь и доверие жизни ста человек. И вместе с тем это означало, что Кара по крайней мере некоторое время не станет осторожничать в присутствии ханского сына. Джучи хватило одного взгляда, чтобы понять, что коротышка уже об этом подумал.
– Чего мы теперь ждем? – вдруг крикнул Кара. – Субудай будет биться, а мы любоваться травкой и сидеть без дела?
Джучи не понравились его слова, однако он отвечал вежливо, словно Кара просто поприветствовал его. Если бы командиром был коротышка, то он немедленно повел бы воинов к Субудаю. И вдруг Джучи интуитивно сообразил, что Кара по-прежнему ждет от него приказаний, несмотря на его понижение в чине. Джучи заметил, что Мехали и Алтан тоже наблюдают за ним. Возможно, они делали это просто в силу привычки, но тут у него появилась идея, и он решил воспользоваться моментом.
– Видишь, какие у них доспехи, Кара? – спросил он. – Одна часть свисает со шлема, закрывая все лицо, кроме глаз. Другая часть кольчуги идет до самых колен.
– Кольчуга не защитила их от наших стрел, – возразил Кара, пожимая плечами. – Спешившись, они так медлительны, что становятся легкой мишенью. Думаю, для нас такая вещь бесполезна.
Видя, что Кара сконфужен, Джучи осклабился от удовольствия:
– Еще как полезна, Кара!
Субудай стоял высоко на холмах, окружавших долину. Его лошадь фыркала рядом, пробуя на вкус опавшие сосновые иголки. Чуть поодаль почти пять тысяч воинов отдыхали в полной боевой готовности. Темник дожидался возвращения разведчиков. Двести человек отправились во все концы, и теперь только оставалось получить их донесения, чтобы составить картину местности на многие мили вокруг.
Субудай не сомневался, что организованная Джучи засада принесет успех. Войско противника уменьшилось на целую тысячу, но все же оставалось еще слишком большим. Колонна витязей медленно продвигалась по речной долине в надежде, что ударный отряд вернется с победой. Русские не захватили с собой лучников, и это стало их роковой ошибкой. Но эти воины были такими огромными и сильными, что Субудай не мог рисковать, атакуя в лоб. Он собственными глазами видел, как эти богатыри, даже пораженные стрелой, продолжали бой, унося жизни двух, а то и трех его людей. Это были воины огромной отваги. Однако одного этого мало. Храбрецы идут вперед, когда их атакуют, и Субудай строил планы, исходя из этой закономерности. Он был убежден, что любое войско можно разбить наголову, если навязать свои условия. Но к его войску это, естественно, не относилось.
Двое разведчиков наконец примчались с донесением о последней позиции русских. Субудай велел им спешиться и начертить все палочкой на земле, дабы не возникло недопонимания.
– Сколько они выставили дозорных? – спросил он.
Чертящий схему монгол ответил без промедления:
– Десять сзади, командир, на большом расстоянии. По двадцать спереди и на флангах.
Субудай кивнул. Теперь он знал достаточно, чтобы начать сражение.
– Дозорных убрать, особенно тех, которые в тылу колонны. Снимите их, когда солнце встанет в зенит, и чтоб ни один не остался в живых. Я выступаю, как только увижу сигнал, что дозорные убиты. Знак подадите флагом. Повторить приказ.
Воин быстро повторил все слово в слово, как его научили. На войне Субудай не прощал недоразумений. Несмотря на умелое использование сигнальных флажков на дальних расстояниях, ему еще приходилось полагаться на рассвет, полдень и закат как на единственные временны́е ориентиры. Субудай задумчиво посмотрел вверх, сквозь ветви деревьев, – солнце скоро должно было достигнуть зенита. Ждать оставалось недолго, и он вновь ощутил, как засосало под ложечкой, что обычно бывало с ним перед битвой. Субудай сказал Джучи, что начинает бой лишь ради того, чтобы дать тому очередной урок. Так оно и было. Однако он не открыл Джучи всей правды. Субудай утаил, что в обозе русских имелись перевозные кузни. А поскольку кузнецы были ценнее всех прочих ремесленников, донесения о дымящих на ходу железных повозках очень заинтересовали монгольского военачальника.
Субудай молча улыбнулся, сияя от нараставшего возбуждения. Как и Чингис, он не любил завоевывать города. Этим просто приходилось заниматься, потому что, как говорится, не передавив пчел, не отведать и меду. Субудай жаждал сражений, каждое из которых либо служило лишним доказательством его мастерства, либо позволяло совершенствоваться в военном искусстве. Наивысшее наслаждение ему доставляло угадывать мысли противника, а затем рушить его планы и наносить полное поражение. Субудай не знал, зачем эти русские витязи зашли так далеко от родной земли. Да и какое это имело значение. Чингис не позволил бы вооруженным людям ходить по его земле – а ему принадлежал весь мир.