Он открыл переднюю дверцу джипа, и Стелла села. Они молча миновали мужское общежитие, доносившийся оттуда гвалт стих, и дорога свернула к пляжу. Стелла высунулась из окна, подставив лицо прохладному бризу. Она вдруг почувствовала усталость. Признание Энтони в любви угнетало ее. Она не ведала ответственности за других. Она смутно сознавала, что, независимо от ее чувств к Энтони, на ней теперь лежит ответственность за него. Она не могла просто оттолкнуть его, она была ему обязана. Она никогда не испытывала ничего подобного, даже к Дэвиду. В их отношениях все было просто. Она любила его, она восхищалась им, она повиновалась ему. И все. Стелла вполне естественно перенесла на мужа свое отношение к отцу. У них никогда не было никаких неурядиц.
Но Энтони не стал бы окружать свою жену нежной заботой. Ей не нужно было бы следовать четкой линии поведения, потому что никто не подсказывал бы ей, как поступать. Он предоставил бы ей решать самой, и на этой почве всегда возникали бы трудности, с которыми надо было бы справляться вместе. Она чувствовала неловкость и странную тревогу. Ей казалось, что жене Энтони обеспечена беспокойная, бурная, полная треволнений жизнь.
Они въехали в город. У отеля под пальмами стояли машины, а в фойе мелькали фигуры женщин в длинных платьях.
— Что вы собираетесь делать? — спросил Энтони, когда они ехали вверх по склону холма. — Отправитесь в Эолу?
— Надо попробовать.
— Мне нужно съездить в Равауль. Вы дождетесь моего возвращения?
— Не знаю. — Голос ее звучал холодно, она не смотрела на него. Ее не удивила эта просьба, она ожидала ее, понимая, что он попытается заставить ее считаться с ним. Это тревожило, но не вызывало возмущения.
Но она боялась. Он попросит меня не ходить туда, потому что любит меня. Он испортит меня. Я стану такой же безвольной, как он.
— Я поступлю так, как сочту нужным, — быстро проговорила она.
— Я не задержусь, — сказал Энтони. — Я вернусь в следующую пятницу. — Они остановились напротив ее дома. Стелла отодвинулась от Энтони.
— Не знаю, может быть, мне лучше не ездить вовсе.
Он откинулся на спинку, словно освобождая ее от необходимости отодвигаться дальше. Это растрогало Стеллу, и ее охватило какое-то непривычное, новое чувство. Почти не думая, она сказала:
— Я постараюсь вас дождаться.
Наутро она попросила Тревора помочь ей добраться до Эолы. Он наотрез отказался.
— Во-первых, я не могу взять на себя такую ответственность, — заявил он. — А кроме того, это не в моей власти. — Не глядя на нее, он выдвигал и задвигал ящики стола, вынимая нужные бумаги и папки. Он снова собирался уходить и даже не снял шляпы.
— Но это в вашей власти, — спокойно возразила Стелла. Она уже усвоила, что люди лгут ей намного чаще, чем говорят правду, а потому у нее были все основания сомневаться в правдивости Тревора. — Вы начальник управления. Люди часто бывают в джунглях. Если бы вы только захотели, вы бы дали мне в сопровождающие инспектора, по крайней мере до Каирипи, а дальше уже никого не интересовало бы, куда и зачем я иду.
Он не стал опровергать ее слов, а только сказал, порывшись в выдвинутом ящике и резко задвинув его:
— Вы сами не знаете, что говорите.
Он был прав. Стелла, как всегда, закусила удила. Ее глаза не желали замечать ничего, кроме цели, но она не имела никакого представления о том, что за деревня Эола, и поэтому лишь немногим отличалась от человека, вкладывавшего деньги в лотерейный билет.
— Если вы мне не поможете, — заявила она, — то я обращусь за помощью в администрацию. Или в полицию. Или к районному комиссару в Каирипи. Может быть, он согласится пойти со мной.
Но это заявление уже не было таким наивным, как пару дней назад. Она точно знала, что делала, и, говоря это, смотрела в глаза Тревора. Он тускло улыбнулся ей одними губами.
— Это шантаж, не так ли? Вы играете на моем желании замять это дело. Или я помогу вам, или вы разнесете слух о золоте долины Бава по всей территории. Это не очень честная тактика, тем более что вы узнали о золоте только из-за глупости Дэвида. Вся ответственность ляжет на меня и мое управление, а Дэвид не сможет поддержать нас, он мертв.
— Да, — сказала Стелла, — он мертв. Его убили.
Не обратив внимания на это замечание, он продолжал:
— И туземцы…
— Я, кажется, начинаю понимать, — съязвила Стелла, — что белые здесь пекутся о туземцах, только когда им это выгодно.
Он складывал бумаги в портфель, но вдруг застыл, метнув на нее злобный взгляд. Он словно хлестнул ее своей ненавистью. Стелла потупила глаза, и ей вспомнилась его жена. Ты всегда будешь пресмыкаться перед ним, подумала она. Когда она подняла глаза, лицо Тревора просветлело, он улыбался.