— Лихорадка. И, я бы сказал, сильное потрясение. Мы не могли отправить вас дальше. Слишком рискованно. Лучше было оставить вас здесь. Теперь вы поправляетесь.
— Когда я смогу вернуться в Марапаи?
— Когда окрепнете. Вам лучше немного побыть здесь. Я кое-что знаю о лихорадке.
Тоска, не покидавшая ее во время сна, стала еще острее.
— В Марапаи знают?
— Да.
— Обо мне кто-нибудь спрашивал? Кто-нибудь навещал меня?
— Я связался с Найалом.
— С Энтони?
— С Тревором. Он очень волнуется за вас. Хотел прилететь сюда, но не было смысла. Был долгий разговор. Никаких официальных рапортов, пока я сам не побываю в Эоле и лично все не осмотрю.
Где он? Почему он не придет ко мне, когда мне так плохо и одиноко? Если он любит меня, почему не приехал ухаживать за мной?
— Плохи дела, — жестко проговорил Ситон. Несколько секунд он смотрел ей прямо в глаза, и пропасть, разделявшая их, сократилась. — Плохи дела. Странно, до чего доходят люди. Никогда не угадаешь, что они выкинут. Люди, о которых ни за что такого не подумал бы. — Расправив плечи и вздернув подбородок, он как бы снова стал самим собой. — Плохо для территории, — мрачно сказал он. — Плохо для администрации.
— Плохо для жителей Эолы, — сказала Стелла и расхохоталась. Засмеявшись, она не могла остановиться. Она тряслась от смеха, едва не задыхаясь. Она сжимала зубы, но не могла справиться с собой.
Ситон смотрел на нее, раздумывая, не пошлепать ли ее по щекам. Она казалась такой больной и слабой, что он, шагнув вперед, положил руку ей на плечо и резко встряхнул. Смех тотчас прекратился, и он убрал руку.
— А вы сильная… и очень смелая. Люди ломаются, например Вашингтон… Это и понятно, такие здесь не приживаются. Никаких принципов. Но Уорвик… он был славным малым. Этого я не понимаю.
— А он действительно был славным малым? — спросила Стелла, глядя на него округлившимися, лихорадочно горящими глазами.
Ситон в смущении отвел взгляд.
— Ну да, — сердито проворчал он. — Одним из лучших.
— Была ли в этом моя вина, или это все равно случилось бы? — спросила Стелла.
Не в силах угнаться за быстротечным потоком ее беспорядочных мыслей, он ответил ей озадаченным взглядом.
— Что?
— Вашингтон. Он сошел с ума? Он бы все равно убил себя, как Дэвид? Они совершили нечто противное их натуре, а потом не смогли жить с этим.
Где Энтони? Он знал о Филиппе, он все понимал. Почему он не придет и не скажет, что в этом нет ее вины, что Вашингтон обезумел и хотел умереть?
— Я виновата в этом?
Он снова положил руку ей на плечо и мягко встряхнул ее.
— Поспите. Хороший отдых — вот что вам нужно. Вы столько пережили. Постарайтесь не думать об этом.
— Он убил моего отца, — сказала Стелла и уткнулась лицом в подушку.
Через две недели она возвратилась в Марапаи. Гидроплан опустился на воды залива в половине четвертого. Впереди виднелись белые крыши города, рассеянные по склонам холмов. Деревья почти отцвели и ярко зеленели буйной листвой. Стелла смотрела на причал, где стояли люди в белом.
Один из них наверняка должен быть там, в этом она не сомневалась. Но который?
Стюардесса, знавшая о ее болезни, помогла Стелле сесть в шлюпку. Пристань приближалась. Смуглые лица под шлемами и соломенными шляпами постепенно обретали черты. И она увидела его. Это был Энтони, и с ним Джанет.
Спустившись по трапу, он помог ей сойти на берег. Он не заговорил и не улыбнулся. Едва она посмотрела ему в лицо, ее надежда угасла. Поднимаясь по трапу, Стелла думала: он не поможет мне, даже не утешит. Я совсем одна.
Она поняла, что во время болезни ей хотелось прижаться к нему, найти покой у него на груди, что этот образ, сотворенный ее воображением, поддерживал ее все эти ужасные недели. Но образ этот был далек от действительности; она забыла, каким был Энтони на самом деле. Он не станет утешать и защищать ее. Он пребывал в еще большем смятении, чем она. На его шее висело двенадцать смертей, а на ее совести — всего одна. Его темные печальные глаза лишь на мгновение задержались на ее лице, потом он отвернулся. На пристани стояла Джанет. Ветер трепал платье на ее крошечном тельце. Стелла пожала ей руку и улыбнулась. Она уже не шарахалась от Джанет.
— Вы поживете у нас, — сказала Джанет, когда они уходили с пристани. — Тревор на этом очень настаивал. И вы не приступите к работе, пока не наберетесь сил.
Она уже не казалась Стелле глупой и рассеянной. Возможно, ее делало такой присутствие мужа.
Стелла посмотрела на Энтони.