А Яду я убил.
Почти…
Не раздумывая, обламываю кончик иглы. Как легко поддалась… Магия, вырвавшись из моей груди, окутывает тело Ядвиги – это последнее, что вижу перед тем, как удушье сжимает горло и наступает чернота.
– Отец, как происходит передача цепей наследнику? – мне семь, до совершеннолетия еще долгих 11 лет, но уже сейчас очень хочется скорее стать взрослым.
– Старший Кощей втыкает иглу свою в сердце нового, передает ему силу, приковывает цепями сердце к Навьему. Чтоб не стучало вдали от леса и Смородинки.
– А сам умирает, выходит? – от мысли, что отец умрет не по себе. Тогда, мальчишкой, я его еще любил. Восхищался и брал пример. Глупый был щенок, ни черта в жизни не смыслил. Казалось, кто сильнее – тот и круче. Надо чтоб ты кремень, чтоб ни чувств у тебя, ни слабостей. А толку тогда от жизни? Пресная, суп недосоленный.
– С чего бы это? Чтобы умереть иглу надо сломать. Не просто же так говорят, что смерть Кощеева в ней.
Если бы не этот разговор, может, и не пришло бы в голову никогда махнуть свою душу на душу Яды, привязав ее к Навьим своим же цепям.
Пусть все получится, пусть в момент общей смерти Чернобожье царство притянет не ту душу, что планировалось изначально. Душу Ядвиги ведь я Кощеевой иглой приковал к миру. Пусть это временный трюк – не бывать Кощеем девчонке, тем более из чужого рода, но даст мне фору. А когда уж буду на той стороне от Смородины, так поздно торговаться.
Правила есть правила: мертвое должно оставаться мертвым и обмену уже не подлежит. Рискованный, безумный и смелый план.
«Пусть все получится!»
Как бы хотелось знать, что все получилось. Чувствую, как пышет жаром Смородинка.
Голой душой еще жарче нырять. Вот отчего души все прошлое свое забывают.
Выжигает через боль. Искупление огнем, о котором все говорят – вот оно.
Живи Яда. Чернобог получил положенную душу.Твой долг выплачен.Ты свободна.
Глава 30
Темно…
Темно, тихо и спокойно.
Хорошо…
Я пустота, я ничто, меня нет и я есть везде. Ощущается странно и до жути приятно.
Я - сама тьма.
Вдали, разномастными отголосками и шепотками отсвечивают отголоски странного, чужого мира: протяжный, нетерпеливый сигнал проезжающего мимо автомобиля. Он появляется и исчезает внезапно, разрывая мозг назойливым визгом. За ним следуют голоса. В их какофонии мне удается распознать голос мамы и бабушки, затем Серафимы, за ним визжит соседка, тётя Инна. По правде, она всегда звучит недовольно, потому что мы отказались арендовать именно ее квартиру. Остальные смешиваются в неясный монотонный гул, из которого я изредка вычленяю чей-то конкретный: опять мама, бабушка, неожиданно папа, его голос я уже подзабыть, затем проскальзывают преподаватели, случайные знакомые… Они появляются и тонут в общем гуле.
На задворках я слышу еще пару голосов, но они звучат по-другому. Как будто не принадлежат миру асфальтированных джунглей.
Кто это? Не помню… только имена: Елена, Маша, Заряна, Тим…
Вновь накатывает спасительная волна тьмы, омывает разум своими очищающими от информационного мусора водами.
Хорошо.
Кто-то протяжно воет у самого уха…
Морщусь. Зачем так шуметь? Невидимые путы сковывают тело, пронзительно впиваются в кожу, достают своими иглами до костей, якорятся, прорастая мелкими шипастыми отростками. Тянут… выворачивая наизнанку, тянут куда-то…
Нет. Нет. Нет. Я не хочу в тот уродливый, каменно-металлический, сплошь лицемерный, жестокий мир.
- ОСТАВЬТЕ МЕНЯ! – ору во тьму.
Она щериться до боли знакомой улыбкой и красным маревом глаз.
Красным маревом… любимых, самых родных, самых желанных глаз.
- Вернись. Вернись. Вернисьвернисьвернись, - сливается все в одно слово, в одни шепот, в одну мольбу.
- Я не хочу в этот мир.
- А в другой? - спрашивает тьма. – Туда, где лес, тихая гладь озёр, где есть место чудесам и волшебству.
- Разве есть еще такое место? – шепчу недоверчиво.
- Есть, - тьма мягко касается моей ладони и ведет к свету. – Тебе там понравится, Яда. В этом мире столько чудес. Хочешь посмотреть? - вкрадчиво спрашивает она.
Неуверенно веду плечами.
-Тебе понравится, - продолжает соблазнять тьма, подталкивая к свету.
Мы подходим к грани. Тьма клубиться неясной фигурой у самой границы, а свет нещадно слепит глаза. Сильнее сжимаю отчего-то слабеющую руку, что вела меня все это время.
-Иди, Яда.
Тьма отступает.
-Стой… - тянусь следом за ней. – Погоди! А ты? Ты есть в этом мире? Ты со мной… Кир?
-Я теперь всегда с тобой, - ладонь моей тьмы касается сердца. – Но дальше ты сама, колючка.
-Нет! – хватаюсь за руку, все еще покоящуюся у самого сердца, пытаюсь удержать, но свет беспощаден: тянет голодные щупальца к телу, опутывает серебрящейся паутиной, беспощадно отпихивает тьму.
-Нет! Нет! Нет! – жгучие слезы застилают глаза. Тело каменеет становясь вдруг немыслимо тяжелым.
Больно.
Больно и страшно. Чьи-то сильные, горячие руки удерживают на месте, не позволяя встать.
-Закрой шторы, - командует мужчина.
«Светослав» - идентифицирует лихорадочно работающий мозг.
-С ней все в порядке?
«А это Сири…»
-Не знаю.
Звучит зло и неуверенно. Да уж, привыкший контролировать все Горыныч вряд ли будет доволен… чему? Что происходит? Что УЖЕ произошло?
«Кир!»
Что-то страшное... Я чувствую это. Мне больно. Невыносимо. В груди жжется. Тяну ослабевшую руку, укладывая ее на бьющееся испуганной птичкой сердце.
Щурюсь, словно слепой котенок. Очертания Сири и Света как в тумане. Сплошные неясные тени.
-Кир, - шепчу непослушными губами, но в гробовой тишине мой шепот ощущается громогласным набатом.
-Нет его, Яда, - выстрелом в ответ.
***
Меня всегда выводили на слезы эпизоды фильмов где кто-то оплакивал умершего родственника или любимого. Все эти высокопарные слова и обещания. Я всегда плакала в кинотеатрах, поспешно вытирая слезы, бегая взглядом по лицам зрителей, ища в них тех, кто тоже расчувствовался, тоже чутко прожил сцену смерти…
Как происходит на самом деле?
Мое горе, моя утрата, мой рухнувший мир – все осознается в гробовой тишине, окутанной могильным, стылым холодом. Нет стенаний и крика - я потеряла свой голос, нет мольбы к всем богам мира – я потеряла веру, нет желания шевелиться – я потеряла смысл.
Бабушка и Кирилл. Два самых близких и родных человека. Оба лежат на полу бездыханно.
Они ушли. Их больше нет.
Поднимаю взгляд на разом постаревшего Горынева. Мы уже выяснили, откуда могла взяться «Черная Смерть» в моем теле.
-Что теперь? Ее ведь надо найти? – по щеке скользнула одинокая слезинка. Сколько их было выплакано уже, до нее? Со злостью стерла влагу рукавом.
-Еще раз повторяю, по закону Богов не было никакого преступления, - Свет устало потёр лицо руками. – Не о Летавице сейчас думать надо… с телами решить вопрос, обряды…
-Да класть на ваши законы! - за двоих возмутилась Сири. – Ты себя слышишь вообще, Слава?! Деваха эта ваша, как минимум, на пять статей начудила. Надо полицию вызывать, свидетелей опросить. Какие, к чертям, боги?!
-За что мне это? – цедит под нос Змей, возводя глаза к потолку. - Одной дуры за глаза хватало, теперь две.
-Ну так, - фыркает, не отступая Сири, - у кое-кого вообще три личности, в одной голове. Почти на каждую по дуре. Дадут твои боги, - кривит его же интонацию, - и на третью, авось, ниспошлют. Ведь на всё воля ИХ, да?
-Не гневи богов, Серафима.
Подруга хмыкает, демонстративно выставляя Свету средний палец. Сижу, наблюдая, как перед моими глазами его ладони сжимаются в кулаки. Поднимаю взгляд, наблюдая, как ходят по скулам желваки, как глаза Горынева полыхают гневно.