– Ты вовсе не эгоистична…
Миссис Крюгер подняла руку:
– Как и любой пациент с хроническим заболеванием, я должна научиться справляться с ним самостоятельно. – Дженни распрямила свои хрупкие плечи. – Должна!
Вид у нее стал решительный, а рассуждения звучали логично и обоснованно. Такой свою мать Ланс никогда прежде не видел. Возможно, она и сумеет обрести некоторую самостоятельность. Но слабый голос на задворках его сознания тут же шепнул ему: если матери это не удастся, все, чего она добилась за последние несколько месяцев, все это счастье, все надежды на улучшение ее психического состояния, – стремительно пойдет коту под хвост.
Дженни встала и прикоснулась к его лицу:
– Сынок, я не желаю быть обузой для тебя. Ты и так уже в своей жизни многим пожертвовал ради меня.
– Если ты чувствуешь, что справишься сама, это хорошо. Я тебя полностью поддерживаю, – сказал Ланс. – Но я всегда буду рядом! Чем я могу сейчас тебе помочь?
– Узнай, что на самом деле случилось с Виком. – Дженни провела руками по плечам, как будто ей стало зябко. – Я хочу оставить все это в прошлом. Понимаю, что прошу у тебя слишком многого. Он ведь был твоим отцом. Возможно, ты не хочешь копаться в его личной жизни.
– Я уже все решил для себя. Я разыщу убийцу отца.
– Тогда действуй. А со мной все будет в порядке. – Мать прикрыла ладонью рот и тихо всхлипнула. Ее плечи ссутулились, и от всей фигуры источилась скорбь, которую пытались отрицать ее слова. Опустив руку, Дженни сглотнула. – Мы оба любили его, но нам необходимо жить дальше. Пусть смерть Вика канет в прошлое.
– Хорошо, – кивнул Ланс.
Он уже решил, с чего начнет свой завтрашний день – первым делом он узнает результаты освидетельствования отцовских останков.
Глава 7
Джон Г. Роджерс
Капитан
Армия США
Ирак
14 ноября 1982 г. – 10 июля 2015 г.
Любимому мужу и отцу
Взгляд Морган застыл на надгробии. Одной ее части очень хотелось припасть к могиле мужа. А другой – убежать от нее. И как можно быстрее. Чтобы тоска, от которой Морган не так давно избавилась, не вцепилась в нее снова своими немилосердными, терзающими когтями.
– А где наш папочка? – нахмурилась трехлетняя Софи. – Ты же сказала, что он будет здесь.
Непонимание Софи прибавило тяжести на сердце Морган.
– Прости меня, дорогая, – начала она подыскивать нужные слова. Как объяснить маленькой дочери, что Джон лежит под этой травой, в ящике, на глубине шести футов? При мысли о теле мужа, разлагавшемся в гробу, Морган передернуло. Скорбь обернулась клаустрофобией.
Она посмотрела на чистое небо. Его ясная, яркая синева показалась молодой женщине предательством. Мир не должен быть таким прекрасным, когда в нем нет Джона! И там, в небе, всегда должен оставаться пускай и крошечный, но видимый знак горести, перекликающийся с занозой, постоянно свербящей в ее сердце.
Да, она полна решимости жить дальше, но мужа ей не забыть. И приход на его могилу сродни срыванию струпа с раны, еще не затянувшейся рубцовой тканью.
– Папочки здесь нет, – вымолвила наконец Морган. – Это его надгробие. Оно поставлено в память о нем.
– Папочка умер, – сказала шестилетняя Эйва, державшая в ручках белую коробку из пекарни. Старшая из дочерей Морган, она единственная помнила их отца. Обычно Эйва поправляла своих младших сестренок тоном всезнайки. Но сегодня ее карие – как у Джона – глаза обратились к Морган за подтверждением. Эйва лучше всех из ее дочек понимала, что такое смерть. По крайней мере, она сознавала, что ее папочка больше никогда не вернется домой.
– Да, золотко, – сказала Морган. – Это так.
И вслед ее словам задул холодный ветер. Его суровость подействовала на Морган болеутоляюще.
Она заметила на траве розовую шляпку, подобрала ее и натянула на светло-каштановые косички трехлетней Софи.
– Мамочка, – сказала та. – Мы должны зажечь свечки.
– Слишком ветрено для свечек, – заметила Эйва.
Насупившись, Софи плюхнулась на коленки в холодную траву:
– Мы должны спеть песенку. Нельзя есть торт ко дню рождения, пока мы ее не споем.
Пятилетняя Мия потянула маму за руку. Бровки девочки сдвинулись в глубокой задумчивости.
Присев, Морган убрала под фиолетовую шляпку Мии выбившуюся прядку волос.
Та наклонилась поближе к маминому уху и прошептала:
– Мне тоже должно быть грустно?
Морган заморгала, пытаясь удержать горячий поток слез, внезапно навернувшихся ей на глаза. Прищурившись, она посмотрела на утреннее солнце. Оно светило слишком ослепительно. И тоска, которую Морган так ревностно старалась удержать под контролем, все-таки вырвалась на волю, угрожая увлечь ее назад, в прошлое – подобно тому, как затягивает на дно перегруженное судно коварное море.