Среди всех палеонтологических историй эта определенно ближе всего к великому прозрению, и я могу понять ее привлекательность. Как бы хорошо ты ни подготовился, как бы ни был натренирован твой глаз улавливать первые намеки на выглядывающие из породы окаменелости, можно остаться совершенно не у дел, если тебя покинет удача. Вместе с тем, как писал знаменитый палеонтолог и популяризатор науки Стивен Джей Гулд в своей книге про сланцы Бёрджес под названием «Удивительная жизнь», классическая история про Уолкотта на самом деле вымысел[5]. Уолкотт вел записи практически каждого дня полевого сезона, включая и тот, когда были найдены первые окаменелости. Это случилось 30 или 31 августа 1909 года, как отметил Гулд, когда не было и намека на суровую погоду. И у Уолкотта вовсе не округлились от изумления глаза: он попросту сделал заметку, что обнаружил «любопытную окаменелость». Вот и все. И это больше похоже на то, как в действительности совершаются грандиозные открытия. Великие находки зачастую начинаются с чего-то незначительного и неопределенного, как правило, лишь с нескольких любопытных фрагментов кости или загадочных пятнышек на мелкозернистом камне. Именно это и произошло в данном случае. На следующий день после первой находки Уолкотт обнаружил еще более интересное место, обнажившее трех беспозвоночных, совершенно неизвестных науке, и собрал еще несколько прекрасных образцов, прежде чем вместе с остальной группой свернуть лагерь в теплый и солнечный сентябрьский день.
Научная судьба этих образцов оказалась не менее запутанной. Уолкотт вернулся на сланцы Бёрджес в 1910 году и обнаружил еще больше интересных ископаемых, однако в итоге описал лишь небольшую часть огромной коллекции окаменелостей, которую он доставил в Смитсоновский музей. Пытаясь понять, что за организмы перед ним, Уолкотт воспользовался подходом, полушутя прозванным «подгоном»: он попытался отнести ставящую в тупик путаницу из ног, отростков и фрагментов тела к уже известным группам организмов. Согласно его выводам, в кембрийский период океан населяли медузы, губки и креветки — за исключением некоторых вымерших групп, таких как трилобиты, — не особо отличавшиеся от современных обитателей морского дна. Составленное Уолкоттом описание древней фауны оставалось признанным на протяжении десятилетий, но когда в 1960-х палеонтологи стали возвращаться к окаменелостям сланцев Бёрджес, вооружившись новыми идеями и новыми методиками работы с окаменелостями в пересеченном рельефе, они обнаружили сообщество куда более странное, чем Уолкотт мог себе представить в самых безумных фантазиях.
Выставленные в Смитсоновском музее модели Уолкотта представляют собой галерею тел неземных форм, веретенообразных ножек и выпяченных глаз. В кембрийский период животные были все еще в новинку, и прошли десятки миллионов лет, прежде чем в земном океане появился кто-либо достойный звания гиганта. На современных изображениях животные из сланцев Бёрджес выглядят непропорционально большими, потому что их не с чем было сравнить, и слишком внеземными, чтобы понять, как все эти пульсирующие, трепыхающиеся и извивающиеся части соотносились друг с другом. Они похожи на доисторические аналоги меняющего свою форму монстра из фильма «Нечто» Джона Карпентера, хотя и в куда меньшем масштабе. Большинство из них поместились бы у вас на ладони или даже на кончике пальца. Одним из самых маленьких их представителей и является пикайя, составляющая в длину каких-то четыре сантиметра. Из всех существ, найденных в сланцах Бёрджес, именно с этой крохотной зверушкой мы и состоим в родстве.
На первый взгляд пикайя может показаться самым непримечательным ископаемым созданием. Окаменелость больше похожа на какие-то бессмысленные каракули, нацарапанные на сером камне, короче, чем последнее слово в этом предложении. И тут требуется сделать замечание. Пикайя, жившая 530 миллионов лет назад, слишком древняя, чтобы связать этого предка всех позвоночных с нами непрерывной генеалогической линией. К подобным оговоркам палеонтологи относятся крайне категорично. Мы можем быть уверены, что вся жизнь на планете связана единым генеалогическим древом, восходящим своими корнями к общему предку, который мог быть или не быть первой формой жизни на Земле, однако, если воспользоваться примененной Чарлзом Лайелем и Чарлзом Дарвином аналогией, нам недостает огромного количества букв, слов, предложений и абзацев из великой книги истории жизни. За менее чем две сотни лет существования палеонтологии как науки мы лишь начали смахивать пыль со всех затаившихся в земле геологических фрагментов, не говоря уже о том, чтобы выстроить их в правильном порядке. Общие черты понятны, однако подробные родственные связи между родительскими и дочерними видами практически постоянно оспариваются, и требуется все больше усилий, чтобы выяснить, кто есть кто среди обнаруженных окаменелостей. Вот почему палеонтологи зачастую говорят о переходных видах — то есть о видах, которые помогают связать между собой, казалось бы, разные генеалогические линии, подобно тому, как покрытый перьями археоптерикс связал нелетающих динозавров с птицами или как пакицеты помогли продемонстрировать изменения, произошедшие с китами, когда из сухопутных животных они превратились во владык морей[6]. Такие создания представляют собой вехи эволюции и заслуживают нашего особого внимания, так как зачастую демонстрируют кардинальные перемены в анатомии и естественной истории. Таким образом, на каменных плитах истории нашей планеты некоторые рассказы уже удалось разобрать, и определенные прототипы — если не предки — уже появились в качестве героев этой истории. Пикайя является одним из них.
5
Вместе с тем, как написал: Stephen Gould, Wonderful Life. New York: W. W. Norton, 1989. pp. 71–75.
6
Вот почему палеонтологи: Stephen Asma, Stuffed Animals and Pickled Heads. New York: Oxford University Press, 2001. pp. 202–239.