Он пожал плечами.
— Это сработало.
Галина. Он сделал вдох и почти ощутил ее — пряности и цветы лиминта, лошадь и пот, капля похоти. Он улыбнулся. Ему хватило бы и капли. Он любил жену, любил всей душой. И ему не нравилось делиться ею с Урсинумом, но он не подвел бы ее, хоть на него и смотрели мрачно при дворе. Она была его. Его женой, его вдохновением, его совестью, его душой, его причиной жить. Она делала жизнь не напрасной, достойной того, чтобы за нее сражаться и умирать.
И никому не хватило бы смелости обвинить ее в нарушении закона, не пускающего магов в замок. Особенно, когда она напомнила Совету Кворегны, что технически закон касался только двора Бурсука в Налвике, которого уже не существовало.
Он улыбнулся. Он хотел бы видеть ту встречу. Лица королей точно было бы приятно запомнить.
Пара древних слов, жест, и янтарный свет с серой пылью поднялись и унесли его заклинанием путешествия, он устремился в большой деревянный дом, который возвели на землях замка Татлис, дом Персинн, где пока жила его жена, принцесса Галина Аверния Садия Персинна Риш, Красный клинок Ор-Хали, графиня Валмера, герцогиня Риш.
* * *
— Оставьте нас, — сказала Галина, когда магия растаяла вокруг Гетена. Он прибыл в ее гостиную в доме в Татлисе. Ее крохотные покои были отделены от комнат короля Илькера прихожей и дверью. Временный дом королевской семьи Персинна напоминал дом Кенбиш и прошлое Кворегны, когда короли не были так далеко от подданных.
Две придворные дамы сидели напротив Галины, вышивали и болтали о бреде, который ее не веселил, судя по кислому виду. Она встала. Они двигались недостаточно быстро, и она рявкнула:
— Я сказала: вон.
Женщины сделали реверансы ей и поспешили обойти Гетена и скрыться за дубовой дверью, закрыв ее со стуком.
— Меч короля сегодня с острым языком, — сказал он, обходя жену.
— У меня всегда был острый язык, — ответила она, — для всех, кроме тебя, — она коснулась его, задела пальцами щеку, челюсть, опустила ладонь на его грудь.
Она не хотела роскоши придворной жизни. Раздражение только росло, пока зима приближалась, стройка замка замедлялась, и холодные темные дни собирали придворных внутри, и они чаще попадались на ее пути. Илькер вернул ее земли и титул, сделал ее графиней Валмера, отдав под ее защиту земли на востоке от гор Валмериан и озера Селт. Она сделала Таксина управляющим Кхары и приказала ему быстрее отстроить замок Харатон. А пока что она оставалась в Татлисе, приглядывала за восстановлением замка Татлис и напоминала аристократам, что король Илькер не уязвим, и что он не один.
Она вернется в Харатон, но только когда Татлис будет завершен, и советники Илькера докажут, что они верные и надежные. На это уйдет еще лет десять. Она никому не доверяла, ее брату — меньше всего. Гетен приходил и уходил, хмуро глядя на аристократов, которые смели ловить его взгляд, забирал жену с искрами магии, когда хотел.
Галина сказала:
— Я рада, что ты тут.
— Почему это? — он поймал ее пальцы, поднес к губам и поцеловал каждый.
Она улыбнулась, но улыбка не задела глаза. Ее улыбки редко затрагивали глаза в последнее время.
— Я хочу в Эссендру.
— Аревик родила?
Она покачала.
— Нет, но вот-вот родит.
— Хорошо. Но сначала мне нужна кое в чем твоя помощь.
Она переплела пальцы с его.
— Пустота?
— Пора поставить наглецов на место. Если Скирон хочет защиту границы Пустоты, пусть справляется сам.
— Ты боишься?
— Скирона? Может, должен, но нет. Он не может навредить мне, пока я не дам ему эту власть, — он убрал прядь волос за ее ухо. — Ты научила меня этому, — его пальцы задели ее щеку со шрамом. — Ты напомнила мне, что моя сила из жизни, а не смерти. Из мира, а не из богов.
— Хорошо, — сказала Галина. Она поцеловала его ладонь, отошла и сбросила платье. — Я посторожу тебя, — она натянула штаны и тунику, закрыла глаза и призвала кровавую броню. Как только доспех появился, Галина заняла место перед дверью, и Гетен опустился на колени на шерстяном ковре посреди комнаты. Он закрыл глаза и отпустил душу к границе Пустоты, в бесцветную Пустоту.
Он открыл глаза. Он стоял у края молочного озера, которое Скирон звал домом. Вдали у Дерева Смерти оставался черный скелет, остатки души его бывшего наставника. Он игнорировал Шемела, который кричал невнятные ругательства и барахтался. Гетен отвернулся и пошел по широкой долине. Вдаль тянулась серая пыль, сколько ему было видно.
— Зачем ты пришел? — голос был и в его голове, и вокруг него.
— Чтобы сообщить, что я — последний Херра-Томрума.