Честно говоря, Гетен не хотел больше человек вокруг. Их недоверие душило его. Кворегна считала его чудовищем, что бы ни говорила Галина, как бы она ни напоминала тем, кто слушал, что его магия спасла их от худшего тирана. Это не помогало. Мнения не менялись. Подозрения были тяжелым мокрым одеялом, удушающим и холодным.
Он взглянул на Элофа. Он пытался отговорить мальчика от изучения магии, но это было в крови Элофа. Даже сейчас Гетен гадал, могла ли Лаума быть его матерью, а не тетей, и мог ли он быть отцом Элофа. На руках и грудной клетке мальчика были тусклые узоры на коже, и это было сильным аргументом в сторону той правды. Но она оставила тайну, умерла с ней в темной деревне, истекла кровью под старой телегой. Не важно. Он принял мальчика как ученика, потому что Элоф мог стать хорошим целителем, и у него не было семьи, почти не было перспектив. Да и Гетен хотел передать лучшую часть его знаний.
— Я отправлюсь в Татлис после ужина. Меня может не быть несколько дней. Обточи еще несколько камней и закончи ряд ульев, пока меня нет.
Элоф кивнул, жуя. Он привык к отсутствию Гетена.
— Если что-нибудь понадобится, езжай на Педране к деревне.
Элоф проглотил.
— Я сделаю еще свеч.
— Воска хватит? — спросил Гетен. Мальчик кивнул, рот был полон хлеба. — Хорошо.
После ужина Гетен оставил ученика делать свечи у камина. Он прошел во двор и посмотрел на проступившие звезды. Солнце село, оставив лиловый синяк на горизонте. Звезды мерцали на чистом небе, поднялся полумесяц, тонкая полоска серебряного света переливалась, как бриллианты в Серебряном море.
Он должен был дать Галине что-то сияющее и дорогое, кольцо или ожерелье. Хотя ей хватало драгоценных камней. Драгоценные камни короны Урсинума анонимно вернули через ночь после того, как Гетен сообщил округе, что искал их, и что тому, у кого они обнаружатся, поджарят кишки.
Галина отметила:
— А ты гадаешь, почему они тебя боятся, — когда услышала об его угрозе.
Он пожал плечами.
— Это сработало.
Галина. Он сделал вдох и почти ощутил ее — пряности и цветы лиминта, лошадь и пот, капля похоти. Он улыбнулся. Ему хватило бы и капли. Он любил жену, любил всей душой. И ему не нравилось делиться ею с Урсинумом, но он не подвел бы ее, хоть на него и смотрели мрачно при дворе. Она была его. Его женой, его вдохновением, его совестью, его душой, его причиной жить. Она делала жизнь не напрасной, достойной того, чтобы за нее сражаться и умирать.
И никому не хватило бы смелости обвинить ее в нарушении закона, не пускающего магов в замок. Особенно, когда она напомнила Совету Кворегны, что технически закон касался только двора Бурсука в Налвике, которого уже не существовало.
Он улыбнулся. Он хотел бы видеть ту встречу. Лица королей точно было бы приятно запомнить.
Пара древних слов, жест, и янтарный свет с серой пылью поднялись и унесли его заклинанием путешествия, он устремился в большой деревянный дом, который возвели на землях замка Татлис, дом Персинн, где пока жила его жена, принцесса Галина Аверния Садия Персинна Риш, Красный клинок Ор-Хали, графиня Валмера, герцогиня Риш.
* * *
— Оставьте нас, — сказала Галина, когда магия растаяла вокруг Гетена. Он прибыл в ее гостиную в доме в Татлисе. Ее крохотные покои были отделены от комнат короля Илькера прихожей и дверью. Временный дом королевской семьи Персинна напоминал дом Кенбиш и прошлое Кворегны, когда короли не были так далеко от подданных.
Две придворные дамы сидели напротив Галины, вышивали и болтали о бреде, который ее не веселил, судя по кислому виду. Она встала. Они двигались недостаточно быстро, и она рявкнула:
— Я сказала: вон.
Женщины сделали реверансы ей и поспешили обойти Гетена и скрыться за дубовой дверью, закрыв ее со стуком.
— Меч короля сегодня с острым языком, — сказал он, обходя жену.
— У меня всегда был острый язык, — ответила она, — для всех, кроме тебя, — она коснулась его, задела пальцами щеку, челюсть, опустила ладонь на его грудь.
Она не хотела роскоши придворной жизни. Раздражение только росло, пока зима приближалась, стройка замка замедлялась, и холодные темные дни собирали придворных внутри, и они чаще попадались на ее пути. Илькер вернул ее земли и титул, сделал ее графиней Валмера, отдав под ее защиту земли на востоке от гор Валмериан и озера Селт. Она сделала Таксина управляющим Кхары и приказала ему быстрее отстроить замок Харатон. А пока что она оставалась в Татлисе, приглядывала за восстановлением замка Татлис и напоминала аристократам, что король Илькер не уязвим, и что он не один.
Она вернется в Харатон, но только когда Татлис будет завершен, и советники Илькера докажут, что они верные и надежные. На это уйдет еще лет десять. Она никому не доверяла, ее брату — меньше всего. Гетен приходил и уходил, хмуро глядя на аристократов, которые смели ловить его взгляд, забирал жену с искрами магии, когда хотел.
Галина сказала:
— Я рада, что ты тут.
— Почему это? — он поймал ее пальцы, поднес к губам и поцеловал каждый.
Она улыбнулась, но улыбка не задела глаза. Ее улыбки редко затрагивали глаза в последнее время.
— Я хочу в Эссендру.
— Аревик родила?
Она покачала.
— Нет, но вот-вот родит.
— Хорошо. Но сначала мне нужна кое в чем твоя помощь.
Она переплела пальцы с его.
— Пустота?
— Пора поставить наглецов на место. Если Скирон хочет защиту границы Пустоты, пусть справляется сам.
— Ты боишься?
— Скирона? Может, должен, но нет. Он не может навредить мне, пока я не дам ему эту власть, — он убрал прядь волос за ее ухо. — Ты научила меня этому, — его пальцы задели ее щеку со шрамом. — Ты напомнила мне, что моя сила из жизни, а не смерти. Из мира, а не из богов.
— Хорошо, — сказала Галина. Она поцеловала его ладонь, отошла и сбросила платье. — Я посторожу тебя, — она натянула штаны и тунику, закрыла глаза и призвала кровавую броню. Как только доспех появился, Галина заняла место перед дверью, и Гетен опустился на колени на шерстяном ковре посреди комнаты. Он закрыл глаза и отпустил душу к границе Пустоты, в бесцветную Пустоту.
Он открыл глаза. Он стоял у края молочного озера, которое Скирон звал домом. Вдали у Дерева Смерти оставался черный скелет, остатки души его бывшего наставника. Он игнорировал Шемела, который кричал невнятные ругательства и барахтался. Гетен отвернулся и пошел по широкой долине. Вдаль тянулась серая пыль, сколько ему было видно.
— Зачем ты пришел? — голос был и в его голове, и вокруг него.
— Чтобы сообщить, что я — последний Херра-Томрума.
— Правда? — Скирон появился перед ним в облике Шемела.
Гетен отмахнулся.
— Если думаешь, что это меня запугает, то ошибаешься. Меня уже не впечатляют ты или твоя сила.
Скирон смотрел на него пустыми глазами, и раньше Гетен дрожал от этого. Но теперь он просто глядел в ответ и ждал, что сделает Бог смерти.
— Мы подвели тебя? — это был не голос Скирона. Он повернулся на женский голос, и его губы дрогнули от изумления. Две женщины стояли за ним. У одной были белые волосы, собранные в косы воительницы, ее одежда была доспехом с кожаными вставками. Другая была с длинными черными волосами. На ней было платье, будто стекающее по телу, движущееся без ветра.
Гетен поклонился.
— Какая честь встретить, наконец, Хотырь и Семел, — сказал он. — Мне нужно отвечать? Вы знаете, что мне приказывали нести смерть и разрушения. Вы знаете, что я был против такого долга. Вы молчали, пока мир горел и истекал кровью, желая лишь остаться живыми.
Скирон вдруг появился за его женой и дочерью, скрестил руки на груди с мрачным видом.
— Твои возражения бессмысленны, Херра-Томрума. Твой долг важнее всего. Наше выживание важнее всего. Я говорил тебе, если ты не исполнишь обязанности, я прослежу, чтобы их выполнили другие. Сделаешь, как сказано, и твой мир обновится. Что до нового Хранителя, мы знаем, что ты взял ученика. Зачем врать? Думаешь, мы не видим все?
— Мне плевать, видите вы это или нет, — Гетен скрестил руки на груди, подражая Богу смерти. — Я — не ваша марионетка. Если хотите, чтобы границу Пустоты охраняли, и создавался хаос, сами выполняйте грязную работу. Я с вами закончил.
Хотырь и Семел переглянулись, Скирон скалился, глядя на него, рос, становясь демоном.
— Ты смеешь перечить своим богам?
— Да, потому что вы только управляли мною и врали мне. Что за боги насылают такие ужасы на людей, которые поклоняются им? Чудовища. Я не буду больше потакать вашей жестокости и эгоизму. Меня презирали в Кворегне и боялись не из-за того, что я ужасный человек, а потому что я — символ чудовищных богов. Но женщина, которую ты направил на мой путь, которой хотел столкнуть меня в безумие, поступила наоборот. Она показала мне, что мое сердце не черное и пустое. Она напомнила мне, что моя магия была даром мира, а не богов.
Скирон зарычал и поднял ладонь, словно хотел ударом рассечь Гетена надвое.
Гетен поднял ладонь, глядя в гневные глаза бога, и сказал:
— Ты — не мой бог.
Кулак Скирона прошел сквозь него, ветер лишь растрепал его волосы. Хотырь и Семел охнули. Гетен стоял на месте. Бог смерти глядел на него со смесью потрясения, гнева и смирения на лице.
— Я уже в тебя не верю. Пустота — твое место. Души в ней — твоя ответственность. Сам охраняй границу, — он повернулся, замер и посмотрел на них снова. — Может, вам стоит подумать о другом подходе к существованию в мире смертных, — он ухмыльнулся и добавил. — Если только вы не хотите стать просто суеверием, сказками и надписями на старых могилах.
Гетен отвернулся от Триумвирата и закрыл глаза.
Когда он открыл их, Галина все еще стояла на страже. Она оттолкнулась от двери и размяла шею и плечи.
— Я уже хотела идти за стулом.
— Долго меня не было? — спросил он, встав. Его спина и колени ныли. Мир за двумя узкими окошками ее комнаты был темным.
— У меня успело затечь тело.
Гетен потер ноющие плечи, разминая мышцы.
— Меч короля сторожит мелкого мага. До чего дошел мир?
— Безумие, — ответила она и взяла его за руку. — Получилось?