— Трое.
— Они летали раньше?
— Нет.
— Надо будет проследить, чтоб не попадали.
— Проследим.
— И внимательней там…
Я невольно улыбнулся — не из вежливости, а оттого, как забавно это было: стоило распорядителю понять, что перед ним такой же работяга, как его тон сразу же изменился. Он рассчитал стоимость, и я оплатил все места.
Полёт, как и в прошлый раз, занял несколько дней. Оказавшись в Оргонте, мы первым делом купили длиннющую телегу и лошадей, на которых двинулись в Навир. Весь полёт наша компания сидела молча, несмотря на неприкрытый восторг от воздушного путешествия. Сейчас же все наконец-то расслабились, и оттого вокруг стало очень шумно. Даже тихоня Салас, не произнёсший ни слова с момента нашего знакомства, широко улыбался, глядя на друзей.
Наконец-то впереди показались родные горы, поросшие густыми лесами. Их величественные пики устремлялись ввысь, а склоны переливались всеми оттенками зелени, купаясь в лучах солнца. Каждый камень, каждое дерево будто приветствовали меня, признавая во мне своего. Тревоги и волнения последних дней растворились, уступив место спокойной уверенности и ощущению гармонии.
— Красиво здесь, — восхищённо сказал Сарзон.
— Ещё бы, — глубоко вздохнув, произнёс Мурин. — Всё-таки дома хорошо!
— Господин Эйдан, а Вотрийтан далеко? — поинтересовалась Мива.
— Совсем рядом, — ответил я. — День пути от Навира.
— Вы там бывали?
— Кастволкам там не рады, — ответил я и добавил: — Сейчас не рады.
— Наши немало удивятся, увидев Миву, — заметил Мурин. — После войны вотрийцы здесь не появлялись.
— У вас плохо относятся к вотрийцам? — насторожился Сарзон.
— Ничего подобного, — успокоил его я. — Миву здесь никто не обидит.
— Уж точно не за цвет глаз, — усмехнулся Тобан.
На следующий день мы заехали в город и добрались до замка, где прошла почти вся моя жизнь. Стоило нам пересечь ворота, как я в нетерпении спрыгнул на землю и побежал. Солдаты и слуги провожали меня взглядом, явно узнавая.
— Эйдан!
Я замер и обернулся на оклик. Это был Талваг.
— Мастер!
— Во имя Рондара!.. Живой! Нас известили, что ты погиб у Азерона!
— Что?.. Кто известил?
— Армейские писари!
— Мастер Талваг, где родители?
— А… Ужинают!
Взлетев по лестнице, я стремительно пересёк холл, пробежал коридор и с шумом распахнул двери обеденного зала. Мама и папа одновременно повернули лица в мою сторону. Мгновение они недоверчиво глядели на меня, а затем повскакивали со своих мест:
— Эйдан!
Я шагнул вперёд и бережно подхватил бросившуюся ко мне маму. Она разрыдалась, вцепившись в меня так крепко, как никогда прежде. Папа подошёл ближе и произнёс надтреснутым от волнения голосом:
— Сынок…
Он обнял нас обоих своими сильными руками, прижимая к себе. К горлу подступил ком, и из глаз хлынули слёзы. Боль разлуки, страх, стыд, отчаяние — всё вырвалось наружу. Так мы и стояли, сплетясь в объятиях и давая волю накопившимся эмоциям.
Наконец-то я дома.
Глава 17
Дэн дошёл до массивной деревянной двери в сопровождении двух людей, освещающих путь факелами. Скрип петель эхом разнёсся в тишине, и они шагнули на каменные ступеньки. Внизу их встретила ржавая решётка с тяжёлым замком. Один из сопровождавших — Армак — отпёр её, и они двинулись дальше. Воздух становился всё более спёртым и затхлым, наполненным запахами сырости.
— Он что-нибудь рассказал? — спросил Дэн.
— Ни слова, господин, — ответил Армак. — Молчит, как немой.
Остановившись у тюремной камеры, Армак отворил дверь. Шагнув внутрь, Дэн поморщился от смешанного запаха пота, мочи и нечистот. Он вытянул ладонь и сотворил яркий огонь. Свет выхватил из темноты пленника, подвешенного за руки.
После нападения на подразделение Эйдана им повезло выловить в море троих выживших воинов. Двое скончались от ран по пути, но один уцелел. Уцелевшим оказался Емрис Вонгхар — преданнейший рыцарь Дома Кастволк, правая рука Лэвалта.
Тело Емриса являло собой жуткое зрелище: пальцы превратились в обрубки, ухо отсечено; опалённые огнём волосы клочьями торчали на голове; ноги, переломанные в нескольких местах, застыли в неестественном положении. Каждый участок его измученного тела покрывали многочисленные раны, кровоподтёки и следы ожогов — свидетельства жестоких пыток.
Емрис вдруг открыл налитые кровью глаза. В его взгляде не было и тени покорности или страха. Он смотрел с непоколебимой решимостью человека, готового встретить свой конец с высоко поднятой головой.