— Слыхала. Муж покойный сеял.
— Ну вот. Лен без клевера — разоритель. А если его по клеверищу сеять, так вот что получается…
Поискал агроном в чемоданчике книжку, вынул, полистовая, прочитал:
— «На обыкновенном яровом поле с десятины получается от двадцати до сорока пудов волокна, а если сеять по клеверищу — получается от тридцати до пятидесяти! Да еще пудов сорок семян, стало-быть, масло и жмых для скотины». — Небойся, все это проверено, испробовано!
Выслушала Мария молча, спорить больше не стала:
— Ну ин быть по-твоему, батюшка! Вижу, что больше нас знаешь. Буду делать, как приказываешь! Попробуем с сыпком! — она оглянулась, всплеснула руками, — да куда же постреленок исчез?
Агроном догадался:
— Ничего! Пошел домового ловить и пусть ловит! Опытом да своими глазами до всего дойти — лучше этой науки и нет ничего!
Петька сидел в конюшие и ждал.
В крошечное окошечко светила луна. Серый жевал сено, подергивая его из яслей, фыркал, мотал головою, не спал. Петька залез в ясли, уселся на сене так, чтобы под руками и шея и грива были. Пока фыркал Серый — он таран иг глаза на окошко, чтобы не уснуть и не спал. Но Серый выдергал все сено, понурил голову, задремал.
Задремал в Петька.
— Врут все! — равнодушно подумал он, — ни домовых нет, ни ласков этих!
Стало ему досадно — забрался в конюшню, сидеть неудобно, ноги стали затекать. Подумал он уже о теплой избе, и вдруг — в соломенной крыше шорох, и со стрехи прямо по перекладине и с бруса в гриву лошади шмыгнуло что-то проворно и ловко.
У Петьки сердце замерло. Открыл глаза не шевельнувшись — смотрит: стоит Серый ушами прядет, голову поднял, весь насторожился. Привстал Петька — видит — в гриве что-то белое мечется, проворное и веселое, как мышь.
Серый дернул головою, забил копытами, начал крутить шеей, тереться о ясли. Привстал Петька, нацелился — мастер был не только домовых и птиц ловил. Подсунул Серый шею ему под руки, вцепился Петька в белое, выпростал из гривы с трудом и чует: поймал. Ползет из рук живое, юркое, скользкое, как змея, и теплое, как полевая мышь — сдавил Петька пальцы, взвизгнул:
— Есть!
А что есть — и сам не знает. Стряхнул с плеч полушубок, шлепнулся из яслей на мягкий навозный пол, толкнул плечом дверь и вышел на двор.
Светало уже. Бледный рассвет без теней стоял на дворе. Взглянул Петька в руки — тонкое, длинное с белым брюшком тельце в руке и голова повисла.
— Задушил! — упало сердце у Петьки, — акая жалость какая.
Отпустил пальцы — отдышался зверек, скользнул на землю. Ахнул Петька, упал на него плашмя, почуял под грудью, взял осторожно, погладил спинку и понес в избу.
Мать встала корову доить. Улыбнулась Петьке:
— Поймал? — посмотрела и руками всплеснула, — а ведь и впрямь поймал! Ну, Петька! Не врал агроном-то, стало-быть?
Насупился Петька, прикрыл в чугуне зверька сковородкой, сказал:
— Может, и про клады врут? Я ево спрошу!
— Спросишь завтра, а сейчас спать пора!
Залез Петька на кровать, согрелся от холодного утра не скоро, а как согрелся, заснул так крепко, что и клада во сне в эту ночь не искал.
Глава четвертая
Куда иногда приводят цветы папоротника
Сеяла Мария лен, бороновала. Наезжал иногда агроном, толковали они с ним подолгу. Петька же по ночам во сне только и видел клад, да папоротники. Ждал он Ивану Купала, бегал к бабушке в Зеленый Клин за речку, донимал ее:
— Скоро что ли?
— А вот, скоро. Как луга делить будут, тут и Купала, значит!
— А агроном говорил не цветут будто папоротники никогда, а вместо цветов у них пыль такая!
— Ты старых людей слушай!
Отрет сухонькими пальчиками губы свои бабка и рассказывает:
— Не знают про цветы эти люди. Цветет папертник всего только одну минуточку раз в году, в самую полночь под Ивана Купалу. Ярче огня цветет, горит пламенем. Тут его и хватать надо поспевать. Тут зевать некогда!
Забудется днем Петька: то матери по хозяйству помогает, то с ребятами на речку рыбу ловить уйдет, то купание, то грибы, то ягоды в лесу — на весь день дела хватит. А вечером и покою ему нет — то к бабке метнется, то на курган к каменной бабе бежит, присматривается, приглядывается, не копает ли кто его клад.
Измучился, похудел — зато и дождался. Сказала бабка:
— Завтрашняя ночь и есть твое счастье. Завтра в полночь цвести папортник будет!