— Ваша честь, обвиняемый мистер Мак-Кой выпущен в настоящее время на свободу под залог в десять тысяч долларов, что является суммой совершенно незначительной для человека с его состоянием и положением в финансовом мире.
Го-го-го-го! В тюрьму! Под замок! Пусть расплачивается!
Ковитский набычился. Хор голосов развалился, сменился ропотом.
— Как вашей чести известно, — продолжил Крамер, — большое жюри обвиняет его в серьезных преступлениях: в халатности за рулем, в том, что он скрылся с места происшествия, и в том, что не заявил о случившемся. Теперь, ваша честь, поскольку большое жюри нашло достаточно оснований для обвинения его в пренебрежении нормами человеческого общежития, выразившемся в совершении названных преступных деяний, народ считает, что он способен точно так же пренебречь и залогом, тем более когда его сумма столь невелика.
Го-гo. «Правильно» Ух-ху-ху.
— Таким образом, ваша честь, народ полагается на суд в том, чтобы послать ясный сигнал, причем не только обвиняемому, но и общественности, сигнал, из которого бы явствовало, что к рассматриваемому факту суд относится со всей возможной серьезностью. В основе дела, ваша честь, лежит судьба юноши по имени Генри Лэмб, примерного юноши, ставшего для жителей Бронкса символом одновременно и надежд, которые они возлагают на своих сыновей и дочерей, и смертельно опасных препятствий к их осуществлению. Ваша честь, вы уже осведомлены о том неусыпном внимании, с которым общественность следит за продвижением этого дела. Был бы этот зал суда больше, здесь собрались бы сотни, а то и тысячи человек, ведь сейчас люди стоят по всем коридорам и за дверями на улице.
Врежь ему!. Не под залог, а под замок!. Правильно!
БАБАХ!
Ковитский со страшным громом хватил по столу молотком.
— ТИХО!
Гул голосов вновь сник до слабого ропота. Набычившись, со зрачками, плавающими по штормовой белизне, Ковитский проворчал:
— Ближе к делу, мистер Крамер. Вы не на митинге. Здесь заседает суд.
По опыту Крамер знал, что означает такой вид Ковитского. Эти плавающие в пенном море зрачки. Эта опущенная голова. Грозно выставленный клюв. Чуть еще, и судья взорвется. С другой стороны, подумалось Крамеру, отступать нельзя. Нельзя поддаваться. Все-таки своим поведением Ковитский — при том что это совершенно обычный, нормальный Ковитский, и не более: как всегда, громогласный, как всегда агрессивно утверждающий свою власть, — все-таки своим поведением судья ставит себя в положение противника демонстрантов. Тогда как Окружная прокуратура Бронкса — на их стороне. И Эйб Вейсс — на их стороне. И Ларри Крамер — на их стороне. Сейчас он выступает поистине от имени Народа. Разве не для этого он здесь? Так что с Ковитским придется вступить в бой, и пускай тот сколько угодно сверлит его этими своими глазами защитника Масады.
— Об этом я не забываю, ваша честь, — проговорил он каким-то не своим, надсадным голосом, — но я не должен забывать также и о важности этого дела, об ответственности перед народом, перед всеми Лэмбами, нынешними и будущими жителями нашей страны и нашего города…
Правильно!. Врежь ему!. Верно!
— И вот поэтому, — громко продолжил Крамер, торопясь закончить, пока Ковитский не взорвался, — народ ходатайствует перед судом об увеличении обвиняемому залога до действительно значительной для него суммы — миллиона долларов — с тем, чтобы…
В тюрьму! Под замок!.. В тюрьму! Под замок!.. В тюрьму! Под замок! — хором принялись скандировать демонстранты в зале.
— Правильно!.. Миллион!.. Го-го-го-го!.. — взвыл зал. Переливы ликующего хохота. И наконец дружно, хором:
В тюрьму! Под замок!.. В тюрьму! Под замок!.. В тюрьму! Под замок!.. В тюрьму! Под замок!..
Ковитский высоко занес над головой молоток — Крамер внутренне сжался, ожидая, как он им грохнет.
БАБАХ!
Свирепо покосившись на Крамера, судья подался всем корпусом вперед, повел глазами по рядам.
— ПОРЯДОК В СУДЕ!.. МАААЛЧАТЬ!.. КТО ЗДЕСЬ МЕНЯ НЕ ПОНЯЛ? — Его зрачки метались туда и сюда в пеннокипящем море.
Скандеж прекратился, крики опять перешли в ропот. Однако, судя по то и дело раздающимся дробным смешкам, люди просто ждали следующего удобного случая.
— ХОТИТЕ, ЧТОБЫ Я ПРИКАЗАЛ ОЧИСТИТЬ…
— Ваша честь! Ваша честь! — То был голос Киллиана, адвоката Мак-Коя.
— В чем дело, мистер Киллиан?
Неожиданно перебив судью, он озадачил публику. Зал притих.
— Ваша честь, разрешите к вам обратиться?
— Хорошо, мистер Киллиан. Подойдите. — Ковитский поманил его к себе. — И вы, мистер Крамер! — Крамер тоже подошел к помосту.
И вот он стоит уже рядом с этим Киллианом, разодетым франтом, и на них взирает грозный судья Ковитский.
— О'кей, мистер Киллиан, — сказал Ковитский, — что у вас?
— Судья, — начал Киллиан, — если я не ошибаюсь, вы осуществляете надзор за большим жюри в этом деле?
— Совершенно верно, — ответил тот Киллиану, но тут же переключил внимание на Крамера, — У вас нелады со слухом, а, мистер Крамер?
Крамер ничего не ответил. На такие вопросы он отвечать не обязан.
— Вам что — одобрение вот этих вот, — Ковитский кивнул на зрителей, — в голову ударило?
— Нет, судья, но к данному делу ни в коем случае нельзя подходить как к обычной судебной тяжбе.
— В этом зале, мистер Крамер, к нему будут подходить так, хрен его подери, как я считаю нужным. Я понятно выражаюсь?
— Вы всегда понятно выражаетесь, судья.
Ковитский смерил его взглядом, явно прикидывая, нет ли в ответе Крамера скрытой дерзости.
— Хорошо, стало быть, вы понимаете, что если вы еще раз допустите в этом зале такое безобразие, вы пожалеете, что знакомы с Майком Ковитским!
Этого Крамер снести ну никак не мог, тем более когда тут же стоит Киллиан, и Крамер огрызнулся: