Он решил попытаться зайти с другого бока:
— Ну, как там в Милане? Что слышно на озере Комо?
— Шерман, кто такой Кристофер Марло? Кристофер Марло?
— Не знаю. Я разве с ним знаком?
— Этот, о ком я тебя спрашиваю, был писатель.
— Драматург, что ли?
— Может быть. Он кто?
Мария глядела прямо перед собой и говорила так сокрушенно, будто у нее только что умер самый близкий человек
— Кристофер Марло… Такой английский драматург, жил, кажется, в одно время с Шекспиром, Или, может, пораньше немного. А что?
— То есть когда? — страдальчески спросила Мария.
— Сейчас соображу. Бог его знает… В шестнадцатом веке вроде бы. Одна тысяча пятьсот какие-то годы. Зачем тебе?
— А что он написал?
— M-м… Ей-богу, не знаю. И то хорошо, что вспомнил, кто это. Что он тебе дался?
— Да, но кто он, ты все-таки знаешь.
— Смутно.
— А про доктора Фауста?
— Про доктора Фауста?
— Писал он что-то про доктора Фауста?
— Ммм… — Взблеснуло было что-то в памяти, но погасло. — Может, и писал. Доктор Фауст, доктор Фауст… А-а, «Мальтийский еврей»! Вот что он написал: драму «Мальтийский еврей». По-моему, я не ошибаюсь. «Мальтийский еврей». Удивительно, как это я вспомнил. Драма «Мальтийский еврей». Что я ее в жизни не читал, это совершенно точно.
— Но, по крайней мере, ты знаешь, кто это. Такие вещи полагается знать, да?
Вот именно. Туг она не ошиблась. Единственное, что Шерман помнил про Кристофера Марло после девяти лет учения в Бакли-скул, четырех в колледже Святого Павла и четырех в Йейле, — это что, кто такой Марло, полагается знать. Но ей он этого говорить не стал. Наоборот, спросил:
— Кому полагается?
— Всем, — хмуро отозвалась Мария. — Мне, например.
Заметно стемнело. Шикарные шкалы и циферблаты на приборной доске «мерседеса» светились, как приборы военного самолета. Скоро путепровод над Атлантик авеню. Вон на обочине еще один брошенный автомобиль. Без колес, с поднятым капотом, и две человеческие фигуры, одна с фонариком, согнувшись, копаются в моторе.
«Мерседес» уже влился в поток машин, выезжающих на Гранд-Сентрал парквей, а Мария все еще хмуро глядела прямо перед собой. Целая галактика мчащихся автомобильных фар и задних огней заполнила обзор — точно вся энергия огромного города преобразилась в неисчислимый хоровод светил, вращающихся в черной пустоте. Едешь в «мерседесе» с поднятыми стеклами, кругом все летит и несется, а в салон не проникает ни звука. Потрясающе.
— Знаешь, что я тебе скажу, Шерман (у нее, как всегда прозвучало: «Шууман»). Я этих бриттов терпеть не могу. Ненавижу.
— Ненавидишь Кристофера Марло?
— Спасибочки за остроумие. Подумаешь какой умник нашелся. Не хуже того гада, что сидел со мной рядом.
Теперь она глядела на Шермана и улыбалась. То была вымученная, отважная улыбка наперекор большой боли. И глаза вот-вот наполнятся слезами.
— Какого еще гада? — не понял Шерман.
— В самолете. Ну, того, что рядом сидел. Бритт. — Синоним: «червь». — Завел разговор. Я смотрела каталог Райнера Феттинга, была на его выставке в Милано. — Шермана покоробило, что она произнесла на итальянский манер: Милано, а не просто Милан, тем более что о Райнере Феттинге он никогда не слышал. — И он стал рассуждать про Райнера Феттинга. У него на руке был золотой «роллекс», знаешь, такие здоровущие часы? кажется, руку не поднять? — привычка барышни с американского Юга произносить утвердительные фразы с вопросительной интонацией.
— Думаешь, кадрился?
Мария улыбнулась, на этот раз самодовольно.
— Конечно!
У Шермана полегчало на душе. Слава богу, она больше не дуется. Хотя, в чем тут дело, он не понимал. Ему было невдомек, что для некоторых женщин собственная сексуальная привлекательность так же важна, как для него — рынок ценных бумаг. Он знал только одно: она перестала дуться, и у него с души свалился камень. Пусть болтает о чем хочет, не важно о чем. И она действительно принялась болтать. Ее занимало только что пережитое унижение:
— Не успел рта раскрыть и уже сообщил, что он, видите ли, кинорежиссер. Ставит фильм по этому вот «Доктору Фаусту» Кристофера Марло, или просто Марло он сказал, кажется. Не знаю, кто меня за язык потянул, я думала, какой-то Марло пишет сценарии для фильмов. А может, мне на самом деле просто вспомнилось, фильм такой есть, и в нем герой — Марло, Роберт Митчем его играет.
— Верно. По роману Рэймонда Чандлера.
Мария посмотрела на него непонимающими глазами. Он сразу бросил Рэймонда Чандлера.
— И что же ты ему сказала?
— А я возьми и ляпни: «А-а, Кристофер Марло! Он ведь написал какой-то сценарий?» И знаешь, что этот гад… ответил? «Ну, не думаю. Он умер в тысяча пятьсот девяносто третьем году». Представляешь? «Ну, не думаю»!
Глаза ее вспыхнули яростью. Шерман минуту переждал. А потом спросил:
— И это все?
— Все? Я думала, я его удушу. Он меня… унизил. «Ну, не думаю». Такое хамство, я своим ушам не поверила.
— Ну и что ты ему сказала?
— Больше ничего. Покраснела как вареный рак. И не могу слова вымолвить.
— И от этого у тебя такое настроение?
— Шерман, скажи мне по честности. Если человек не знает, кто такой Кристофер Марло, разве это значит, что он кретин?
— Ну что за вздор, Мария. Я просто не могу поверить, что ты из-за этого впала в такой мрак.
— Какой еще мрак?
— Ну, мрачное настроение, в каком ты прилетела.
— Ты мне не ответил, Шерман. Кто не знает, кто такой Марло, тот, значит, кретин?
— Не смеши меня. Я вон едва вспомнил, кто это, а ведь небось мы его проходили.
— В том-то все и дело! Ты хотя бы его проходил. А я не проходила. И из-за этого я чувствую себя так… а ты, похоже, вообще не понимаешь, о чем я говорю?
— Вот это точно! — подтвердил он с улыбкой. И Мария улыбнулась в ответ.