В двухэтажном вестибюле блестели натертые полы, у входа таинственно улыбались золоченые будды. По стенам расположились торговые киоски, но большинство их было закрыто. По залу бродили без видимой цели несколько рабочих, но они не могли избавить Элинор от ощущения пустоты и тишины, которую нарушали только отдаленный шум прибоя и крики птиц, сидящих в клетках, – здесь были какаду, макао, птицы-носороги и многие другие экзотические пернатые.
В свое время у Элинор был продолжительный роман с архитектором, и теперь она могла оценить кедр и резное красное дерево, полированные медные ручки, мраморные подоконники, карнизы из железного дерева и японские веранды, одновременно традиционные и изысканные. Здесь не было диснеевской агрессивности в отношении материала – во всяком случае, так сказал бы ее бывший ухажер.
Почему-то Элинор подумала, что ей нужно отпустить волосы. Обычно она стриглась коротко – кто-то из друзей сказал, что она похожа на Амелию Эрхарт, – но весной позволяла волосам отрасти, чтобы подстричь их во время летнего путешествия. Обычно в незнакомом городе она оставляла вещи в отеле и отправлялась на поиски женской парикмахерской – она до сих пор называла их про себя салонами красоты, хотя еще тетя Бини смеялась над этим словом. Там, выясняя, какая стрижка в этом сезоне считается самой модной, Элинор очень быстро ломала языковой и культурный барьер и находила общий язык с женщинами. За время стрижки и сушки волос они успевали сообщить ей, где найти хорошие рестораны и магазины, что стоит посмотреть, и иногда сами показывали ей эти места. Она стриглась в Москве и Барселоне, Рейкьявике и Бангкоке, Гаване и Стамбуле… какой бы ужасной ни была стрижка, волосы отрастали, и осенью она стригла их у себя в кампусе.
Теперь Элинор интересовало, где стригут волосы женщины, работающие в Мауна-Пеле. Конечно, не здесь. Здешний салон красоты по ценам конкурировал с Беверли-Хиллз. Она знала, что большинство служащих привозят на автобусах издалека – иногда из самого Хило.
Поглядев на часы, она увидела, что настало время начала экскурсии. В программе говорилось, что желающие должны собраться у будд в вестибюле, но Элинор никого не видела. Будды были сделаны из кованой бронзы и при ближайшем рассмотрении оказались вовсе не буддами. Она достаточно путешествовала по Азии, чтобы узнать так называемых послушников, сложивших ладони в молитвенной медитации. Сделаны они были, скорее всего, в Камбодже или Таиланде.
– Таиланд, – сказал приятный голос позади нее. – Конец восемнадцатого века.
Обернувшись, Элинор увидела мужчину одних с ней лет, лицо которого безошибочно говорило о его полинезийском происхождении.
Его коротко подстриженные волосы с проседью заметно курчавились, а глаза за круглыми очками в тонкой оправе были большими и выразительными. Кожа его имела оттенок темного дерева, которое украшало интерьеры Большого хале. Этот оттенок еще больше подчеркивали рубашка из голубого шелка и светлые хлопчатобумажные брюки.
– Доктор Кукали? – Элинор протянула руку.
Его рукопожатие было мягким, как шелк его рубашки.
– Пол Кукали. Похоже, на сегодня вы составляете всю группу. Можно узнать ваше имя?
– Элинор Перри, – сказала она.
– Рад познакомиться, мисс Перри.
– Раз уж наша группа такая маленькая, зовите меня просто Элинор. – Она опять повернулась к скульптуре. – Превосходные послушники.
Пол Кукали с удивлением взглянул на нее:
– Вы знаете, кто это? Тогда, может быть, вы знаете и для какой цели служили эти статуи? Заметили какие-нибудь различия?
Элинор покачала головой:
– Вряд ли. Носы немного отличаются. И одежда. У обоих длинные уши, что означает королевское происхождение…
– Лакшана, – сказал куратор по искусству.
– Да, но у одного уши больше.
Кукали подошел ближе и положил руку на золоченую поверхность:
– Это идеализированные портреты дарителей. То же мы видим в христианских храмах эпохи Возрождения. Даритель редко мог справиться с искушением увековечить себя в предметах поклонения.
Элинор оглядела скульптуры, резные столики, ширмы и буддийские алтари, украшавшие вестибюль и прилегающие коридоры.
– Здесь хватит экспонатов на целый музей.
– Это и есть музей. – Кукали улыбнулся. – Только я убедил мистера Трамбо не прикреплять ни к чему таблички. В Мауна-Пеле лучшая коллекция восточного и тихоокеанского искусства на Гавайях. Конкурировать с ней может лишь коллекция Мауна-Кеа, которую собирал сам Лоуренс Рокфеллер.
– А почему вы против табличек? – Элинор пересекла вестибюль, чтобы поближе рассмотреть громадную японскую вазу.
– Я аргументировал это тем, что туристы должны чувствовать себя не в музее, а как бы в гостях у друга, где можно расслабиться.
– Понятно.
Теперь Элинор рассматривала резные тайские скульптуры.
– И еще я хотел подстраховаться от того, что кто-нибудь из гостей ненароком засунет одну из этих вещиц в карман.
Элинор рассмеялась. Куратор сделал приглашающий жест в сторону выхода, и экскурсия началась.
В Мауна-Пеле было два поля для гольфа – «легкое», площадью 6825 ярдов, и более новое, площадью 7321 ярд, считавшееся «трудным». Оба они напоминали извилистые зеленые прорези в черном бархате лавовых полей. Байрон Трамбо решил для начала отвезти Сато на «легкое» поле, оставив «трудное» на завтра.
Первые шесть лунок прошли хорошо. Ведущую четверку могли бы составить Трамбо, Сато, Уилл Брайент и Инадзу Оно, но, к раздражению босса, Брайент играть отказался, вызвавшись постеречь тележки. Четвертым пришлось взять Бобби Танаку, который играл в гольф куда хуже, чем вел переговоры. К тому же манера игры Сато оказалась такой же агрессивной, как у Трамбо.
Трамбо знал, что для удачи сделки нужно подыгрывать Сато, и, скрежеща зубами, пропустил несколько хороших ударов. Он взял с собой своего всегдашнего подавальщика Гаса Ру, а Сато подавал мячи старик японец, более уместный в рыбачьей деревне на Хонсю, чем на пятизвездочном курорте.
День оставался ясным и теплым, от моря тянуло приятной прохладой, и Сато почти догнал Трамбо, у которого тем не менее оставался небольшой перевес. Трамбо так же любил выигрывать в гольфе, как и во всем остальном, но был готов проиграть хоть сейчас, если бы это помогло продать проклятый курорт. Такой исход казался вполне вероятным – светило солнце, тучи пепла отнесло далеко на восток, и не было видно никаких бурлящих рек лавы, грозящих поглотить играющих.
Все начало портиться после восьмой лунки. Уилл Брайент отозвал его к тележке:
– Шерман звонил с Антигуа, босс. Плохие новости. Бики в слезах. Она чуть не задушила Феликса, и ему пришлось взять ее в самолет.
– Черт! – Сато промазал, и Трамбо сочувственно улыбнулся ему. – И куда она летит?
– Сюда.
– Сюда?
– Именно.
– Черт! Но кто сказал ей, что я здесь?
Уилл Брайент только пожал плечами:
– Это еще не самое плохое, босс.
Байрон Трамбо уставился на него, ожидая продолжения.
– Четыре часа назад миссис Трамбо и ее адвокат вылетели из Нью-Йорка.
– Только не говори, что они летят сюда. Это же просто смешно.
– Они летят сюда. Должно быть, попытаются наложить лапу на Мауна-Пеле. У Кестлера на такие дела нюх.
Трамбо представил себе лошадиную физиономию и седые, связанные в хвост волосы Майрона Кестлера – адвоката по разводам, когда-то защищавшего «черных пантер» и антивоенных демонстрантов, – и попытался вспомнить телефон наемного убийцы, с которым его когда-то знакомили в Детройте.
– Кэтлин, Кэтлин, девочка, – прошептал он тихо. – Почему я не задушил тебя раньше?
– Это еще не все, – сказал Брайент.
Трамбо поглядел на Сато, заносящего для удара свою коротенькую клюшку.
– Майя?
Брайент кивнул.
– И она летит сюда?
Трамбо в который раз попытался представить всех своих трех женщин вместе, и снова у него ничего не получилось.
– Барри точно не знает. Вчера она поехала по магазинам и не вернулась.
Трамбо улыбнулся. У Майи был свой самолет.
– Выясни. Если она летит сюда, пусть ей не дают посадки. Если она все же начнет садиться, отправь туда Бриггса с зенитной ракетой.
Уилл Брайент оглянулся на неулыбчивого охранника, но ничего не сказал.
– Мать твою… – проникновенно сказал Трамбо.
– Точно, – согласился его помощник.
Сато закатил шар в лунку и улыбнулся сопернику.
– Знаешь что? Скажи, пусть собьет их всех, – сказал Трамбо и пошел прочь.
Экскурсия по плану длилась час, но прошло девяносто минут, прежде чем Элинор и Пол Кукали вспомнили о времени. Бродя по семи этажам Большого хале и по прилегающему саду, они осматривали древнюю гавайскую керамику, пятифутовые ритуальные маски из Новой Гвинеи, японские статуи четырнадцатого века, бронзовых крылатых львов у входа в «президентский номер», китайскую лягушку из красного лакированного дерева и другие редкости. Элинор редко так наслаждалась, говоря об искусстве.