Костры Эдема

Прошлая ночь, после спасения Халеману, после возвращения мистера Клеменса с безумными глазами… – все это кажется сейчас таким далеким, но именно на этом месте я остановилась в прошлый раз и должна теперь начать с него.

– Ужасные вещи! – воскликнул мистер Клеменс, и мы с преподобным Хеймарком устремились к нему, желая услышать рассказ о его приключениях и совсем забыв о мольбах юноши как можно скорее покинуть это место.

Узнав, что он отсутствовал всего полчаса, мистер Клеменс достал из кармана часы, убедился, что это и в самом деле так, и вдруг начал хохотать. Преподобный Хеймарк подошел к обезумевшему корреспонденту, крепко сжал его предплечье и протянул ему серебряную фляжку.

– Виски? – спросил мистер Клеменс, прервав свой смех и понюхав фляжку.

– В медицинских целях, – скромно сказал преподобный.

Уже не в первый раз за этот день он удивлял нас.

Мистер Клеменс сделал большой глоток и вытер усы дрожащей рукой.

– Извините меня, – сказал он, глядя в сторону. – Вы поймете, когда я расскажу вам, что со мной случилось… какие ужасные вещи я видел.

Мы молча слушали рыжеволосого журналиста, миссурийский акцент которого стал от волнения еще заметнее.

– Хотя я хорошо видел факелы на берегу, стоило большого труда спуститься вниз по скалам, не будучи замеченным. Пришлось вспомнить детство, когда я немало полазал по деревьям и крутым откосам. Наконец я спустился и отыскал большой камень у того места, где кончались деревья и начинался песок. Оттуда можно было наблюдать за процессией, которая находилась всего в двухстах футах от меня. Тогда я впервые ощутил… ну, может быть, не страх, но волнение, от которого у меня пересохло в горле.

То, что я увидел, могло бы сделать из меня методиста. В первой процессии, которая как раз возвращалась назад, шли семифутовые гиганты, кожа которых светилась тем же жемчужным светом, что и их факелы. Потом показалась вторая процессия, еще более удивительная. В тот момент я продал бы душу за самую простую подзорную трубу вроде той, что была у меня на Миссисипи.

Всего там было больше сотни Идущих в Ночь. Среди них были мужчины и женщины… они были почти обнажены, и я ясно мог разглядеть их в свете факелов. Некоторые из них явно были вождями, поскольку сидели или стояли на носилках, какие я видел у вождей на Оаху. Носилки тащили рабы – я достаточно пожил на Юге, чтобы это определить. Другие рабы с проворством муравьев исчезали в джунглях и появлялись оттуда, таща целой командой громадные каменные блоки в четыре фута длиной. Думаю, из таких же блоков выстроен храм, возле которого мы находимся. Я смотрел, как боги – именно так я теперь думал о семифутовых великанах, настолько благородными были их походка и поступь, – указали место, где следовало положить первые блоки. Рабы сделали это и поспешили в джунгли за новыми.

Так я наблюдал за постройкой храма… а это был именно храм. Те же широкие ступени для жертвоприношений, те же стены для защиты. Теперь вы понимаете мое удивление? Я притаился за камнем и час за часом смотрел, как воздвигается целый храм, а оказывается, что это длилось всего полчаса! В один из моментов я удивился, почему не наступает рассвет, но, взглянув на часы, обнаружил, что прошло всего лишь десять минут с тех пор, как я в последний раз посмотрел на них перед тем, как спуститься со скал. Я был уверен, что часы сломались, и действительно, когда я поднес их к уху, они не тикали.

Время шло. Все новые глыбы ложились в основание храма, пока боги и вожди молча и надменно наблюдали за строительством. Горели факелы, били барабаны, торжественное пение заглушало шум прибоя. Храм был уже почти готов, а солнце все не вставало, словно наступило какое-то бесконечное затмение. Я снова поглядел на часы – прошло двадцать пять минут. Долгие минуты я ждал, пока секундная стрелка не сдвинулась, дрогнув, на одно деление.

Наконец храм был построен, и боги, вожди и их рабы столпились вокруг него. Словно по высшему велению, с океана подул сильный ветер. Факелы погасли, и теперь берег освещался только призрачными телами Идущих. Мальчишкой я часто ловил светляков и приносил их домой в банке. Этот свет был похож: на тот: такой же зеленоватый, вызывающий мысли о смерти и разложении.

Потом началось самое жуткое. Я плохо видел из своего укрытия, но музыка смолкла, пение утихло, и призрачные фигуры выстроились на берегу, словно чего-то ожидая. Ожидание длилось недолго – из моря появилось несколько фигур, перед которыми Идущие расступились, открыв им дорогу к храму. Они поднялись к основанию хеиау, потом на его вершину. Я говорю «фигуры», потому что внешность вышедших из океана была совершенно фантастической. В центре шел тот, кто больше других напоминал человека, но при этом вся его фигура была какой-то расплывчатой, словно состоящей из тумана… или морской пены… чего-то бестелесного.

На этом месте Халеману воскликнул:

– Это Пауна-эва!

– Чепуха, – сказал преподобный Хеймарк. – Паунаэва – это миф.

Юноша даже не взглянул на него, продолжая говорить с мистером Клеменсом:

– У Пауна-эвы много тел. Его туманное тело называется Кино-Оху. В этом теле он напал на Хииаку, сестру Пеле.

– Так вот, – сказал мистер Клеменс, успевший за время паузы зажечь свою ядовитую сигару, – это действительно было туманное тело, через которое я мог видеть его спутников. Среди них был обычного вида человек – туземец – в каком-то странном капюшоне. Он подвел ближе козу, и этот ходячий туман…

– Пауна-эва! – опять воскликнул Халеману.

– Хорошо, назовем его Пауна-эва. Человек в капюшоне подвел козу к Пауна-эве и поднял ее на плечи, как делают пастухи. Капюшон упал с него, а потом коза страшно закричала, и к этому звуку добавился другой – как будто ломались кости. А потом коза исчезла.

– Как исчезла? – переспросил преподобный Хеймарк, который все еще держал в руках флягу с виски.

– Исчезла, – повторил мистер Клеменс немного громче. – Провалилась в какую-то щель на спине этого человека. Теперь я видел, что под капюшоном скрывался большой горб, в котором было отверстие.

– Пасть, – сказал Халеману. – Это Нанауэ, человек-акула. Он всегда служил Пауна-эве.

Мы все посмотрели на юношу. Потом мистер Клеменс сказал:

– Там еще были маленькие человечки, очень уродливые, в чешуе и перьях…

– Это ээпа и капуа, – прокомментировал Халеману. – Очень злые и коварные. Они тоже служат Пауна-эве.

Мистер Клеменс вынул изо рта сигару и подошел поближе к мальчику, который глядел на него со страхом.

– Потом из моря появилась еще одна фигура, – сказал он тихо. – Собака. Большая черная собака, которая подошла и встала по правую руку туманного человека.

– Ку, – просто сказал Халеману.

– Ку, – повторил мистер Клеменс и опустился на грязный пол. Он посмотрел на меня. – Когда коза исчезла, туманный человек поднял руки и… не знаю, как это описать… в общем, он стал меняться. Я видел чешуйчатый хвост и желтые горящие глаза, но у него остались руки, и он по-прежнему поднимал их кверху. Потом сверкнула молния, и я на мгновение ослеп. – Мистер Клеменс недоуменно взглянул на сигару в своей руке, сунул ее в рот и чиркнул спичкой. – Когда я снова смог видеть, все исчезли – боги, вожди, рабы, человек-ящер и черная собака.

– А храм? – спросила я.

– Нет, – сказал мистер Клеменс. – Храм все еще был там. Я посмотрел на часы. По всем моим ощущениям, прошли многие часы… может быть, дни… но по моим часам прошло всего полчаса. Потом я вернулся сюда.

Какое-то время мы молча, расширенными глазами смотрели друг на друга. Наконец я спросила:

– Что же нам делать?

Тут Халеману потянул меня за рукав.

– Погоди, – сказала я, но он продолжал тянуть. Рассерженная, я повернулась к нему: – В чем дело?

– Уходим скорее! – сказал он.

– Мы должны обсудить…

– Уходим скорее! – повторил юноша, побелев от страха.

– Почему? – спросил его мистер Клеменс.

– Птицы, – ответил туземец. – Маленькие птицы.

Я улыбнулась такому его страху перед безобидными Божьими созданиями и поглядела в окно. Никаких птиц не было видно.

– Птицы – братья Пауна-эвы! Они улетели, значит, он идет сюда!