Я готов бъш схватиться за голову!
Англия — "Британский союз" сэра Освальда Мосли, "Национальный фронт" Эндрью Фонтэйна, "Лига защиты белых" Колина Джордэна… Бельгия — "Фонд святого Мартина", "Бельгийское социальное движение", "Центр контрреволюционных исследований и организаций", "Движение гражданского единства" Тириара и Тейхмана… Голландия — "Европейский молодежный союз", "Нидерландское молодежное объединение", ХИНАГ — объединение бывших голландских служащих войск СС, "Национально-европейское социалистское движение" Пауля ван Тинена… Франция ОАС и ее филиалы по всей стране, "Французское народное движение", "Революционная патриотическая партия", "Международный центр культурных связей", "Молодая нация", "Партия народа", пужадисты, "Бывшие борцы за Алжир", "Бывшие борцы за Индокитай"… Швейцария — "Новый европейский порядок" Гастона Армана Ги Амадруза, "Народная партия"… Швеция — "Новое шведское движение" Пера Энгдаля, "Шведский национальный-союз", "Северная имперская партия"… Финляндия — "Финское социальное движение", "Финская национальная молодежь", "Вьеласапу" — объединение бывших эсэсовских служащих…
Сколько крыс!
А ведь это только часть мира. Есть еще ФРГ, Австрия, Испания, Родезия, Парагвай, Боливия, Аргентина, Чили!.. Сколько их, этих партий? И от кого пришел пароль, который так не посчастливилось услышать мне?
И кто там, на местах, готовился помочь Бестлеру?..
Теперь я не мог оставаться в стороне. И не имел права оказаться в числе тех, кто был задушен, заколот, застрелен выродками, несущими в мир не солнце, а свастику… Мне хотелось в этот момент увидеть лицо неизвестного строителя обсерватории "Сумерки"… Кто он был? Как связал судьбу с Бестлером? Что заставило его считать, что работа, приводящая к созданию сверхоружия, ничем не отличается от всякой другой работы?
"Господи, — думал я. — Я далеко не пастырь, и мне не нужны бичи, даже такие "справедливые", как бичи Македонского, Цезаря, Наполеона, Гитлера, Бестлера…
Не они движут миром. Они — препятствие. Мир движем мы я, мой отец, репортер Стивене, мастер Нимайер, парни из Бельгии и России, из Америки и Болгарии…" Я перечислял имена, а потом стал думать о миллиардах цветных и белых, обреченных на гибель, пусть даже и красивую.
Но думать о миллиардах было трудно. Масштабы сбивали. И я стал делить миллиарды. Отдельно поставил человека, впервые сказавшего, что я ему по душе. Отдельно поставил людей, которым я верил. Отдельно тех, кого я уважал. И таких набралось немало. И именно они, люди, знакомые до изумления, окрасили безымянные миллиарды, и теперь я всех мог видеть, любить, спасать, потому что я первый обнаружил на земле место, должное, по замыслу Бестлера, в совсем недалеком будущем стать центром боли и страха для всего человечества.
Сердце мое разрывалось от боли, и как бы в награду за это пришел сон, в котором гостями были мои друзья, народ противоречивый, но добрый. И сразу из этого сна я перешел в другой, такой же счастливый…
Потом сон стал путаться, растекаться… Я услышал стук в дверь и проснулся.
Тревожно кричала в ночи сирена.
Выбор
Она была слабая, видимо, ручная, но именно слабость ее наводила тоску. Протянув руку, я нажал на выключатель — света не было… Чертыхнувшись, я на ощупь оделся и пошел к портьере.
Нащупал шнур, поднимающий тяжелые складки, и замер. Ногти на моих пальцах светились! Они, как крошечные фонарики, испускали голубоватый свет, похожий на тот, каким светится ночью море…
Удивленный, я приблизил пальцы к лицу, даже пошевелил ими, но свечение не исчезло.
Стук повторился. Я выругался, но не сдвинулся с места. Ногти, оказывается, не были исключением. Рамы портретов тоже ожили и прямо на глазах наливались холодным, тусклым и неживым светом. Я мог разглядеть лица — краски, которыми они были написаны, тоже светились.
Озираясь, я подошел, наконец, к двери и, раскрыв ее, отступил в сторону.
— Компадре, — раздался негромкий знакомый голос.
Это был Верфель, и его появление у меня явно не было случайностью.
— Компадре, — повторил он, всматриваясь в темноту комнаты.
— Я здесь…
Он повернулся, и зубы его меж полуоткрытых губ сверкнули яркой, ровной полоской. Незаметный при дневном свете, отчетливо проявился длинный и узкий шрам, пересекающий щеку и часть уха.
— Что происходит? — спросил я.
— Торопись, — сказал он негромко и сунул в карман моей куртки тяжелый сверток. — У пирса стоит катер. И помни, безопаснее плыть по утрам.
— Вы предлагаете мне…
— Торопись!
— Я не знаю, кто вы, — начал я. — И не лучше ли будет, если мы уйдем вместе?