— Сидеть! — крикнул я пассажирам и сорвал автомат с шеи убитого… Что делается в переднем салоне?
Порог оказался неожиданно высоким. Я споткнулся и тотчас получил тяжелый удар в лицо. Я не успел даже вскрикнуть, у меня вырвали автомат и повалили на пол.
Высокий курчавый человек в такой же куртке, какая была на убитом уругвайце, наклонился ко мне и быстро спросил:
— Ты стрелял?
Я отрицательно помотал головой. Вряд ли это его убедило. Он выругался:
— Буэно венадо! — и, кивнув на дверь салона, через которую я так неудачно ворвался, приказал:
— Иди!
"Сейчас открою дверь, — подумал я, — и сопровождающий начнет стрелять. Первым буду я. И вряд ли мне удастся повторить этот трюк с падением…"
Я толкнул дверь и сразу понял, что проиграл. Руки пассажиров покоились на спинках кресел так, будто и не было никакой перестрелки. Но уругваец был мертв и лежал поперек салона. А дальше — и это и было причиной неестественного спокойствия — за креслом потерявшей сознание итальянки повис в ремнях убитый уругвайцем сопровождающий…
— Буэно венадо! — выругался курчавый. — Революция потеряла превосходного парня! — Казалось, он готов впасть в неистовство, но в салон ввалился еще один тип в такой же куртке и одернул его:
— Перестань, Дерри!
Самолет терял высоту. Пол под нами подрагивал.
Заметно похолодало. Пассажиры со страхом вслушивались в резкий свист выходившего через пробоины воздуха.
"Революционер, — с бессильным презрением подумал я, глядя на курчавого… — В месяц три революции… В год — тридцать шесть… Плюс тридцать седьмая, незапланированная, упраздняющая все предыдущие… Какая к черту революция!.. Очередной пронунсиамент * в какой-нибудь из латинских республик…"
Самолет трясло. Дрожь его отзывалась в голове пульсирующей болью.
— Сядь в кресло и пристегнись! — приказал мне курчавый.
Упав в свободное кресло, я закрыл глаза, на ощупь найдя ремни.
Самолет продолжало бросать так, будто он катился по горбатой полосе брошенного аэродрома.
Вытащив сигарету, курчавый протянул ее напарнику.
— Мокрый? — спросил он толстяка, все еще державшего руки на весу. — Опусти лапы! Ты недавно стал человеком, да? Сколько ты стоишь?
Толстяк ошалело молчал. Пот крупными каплями скапливался над его бровями и сползал по щеке, срываясь на мокрую рубашку.
— Тебе не за что умирать, — с презрением заявил курчавый. — Ты таким был и таким останешься! Ты не Репид! Буэно венадо!
* Пронунсиамент — военный переворот
Мои часы разбились при падении. Но все произошло за какие-то пятнадцать минут. Я это знал. И, судя по солнцу за иллюминатором, самолет держал сейчас курс куда-то на запад, в сторону Перу, туда, где Амазонка называется Солимоэс…
Самолет опять затрясло.
— Отчего это? — спросил напарник курчавого.
— Пилоты нервничают.
Ответ того не удовлетворил. Он встал и исчез в первом салоне.
Теперь мы шли так низко, что я различал за иллюминатором купы отдельных деревьев. Вдруг курчавый насторожился. Что-то действительно изменилось. Что?..
Я потянул воздух ноздрями, а потом увидел — в салон через пробоины в стенах и вентиляторы медленно втягивались струйки удушливого желто-зеленого дыма. Он поднимался над креслами и висел над нами плоскими несмешивающимися слоями. Потом дым рассосался, и все как-то потускнело, приняло будничный вид, будто мы сидели в длинном и душном прокуренном кинозале.
Удар потряс корпус.
Я почувствовал, что нас подбрасывает вверх, под углом, опрокидывает, придавливает к сиденьям. Потом тяжесть исчезла и тут же вернулась — мерзкая, тошнотворная. Вцепившись в ремни, я увидел, как корпус самолета лопнул, и сразу душные незнакомые запахи хлынули на меня со всех сторон.
В сельве
Когда я очнулся, передо мной горело дерево, а метрах в тридцати, среди разбитых стволов и рваных лиан, дымилась мятая сигара фюзеляжа. Рядом со мной, лицом в болотную воду, лежал тот, которого называли Дерри. Мокрые волосы его были скручены, куртка сползла с плеч. Видимо, нас выбросило из самолета еще в воздухе, после первого удара, и мы упали в болото… Но я был жив!
Несколько пиявок толщиной с карандаш успело присосаться к руке. С отвращением сорвав их, я побрел по колено в жидкой грязи к самолету. В груде искореженного металла трудно было надеяться отыскать живых, — коробка салона выгорела и просматривалась насквозь…
На мой зов не отозвался никто. Убедившись, что я действительно остался один, я вернулся к телу курчавого Дерри.