— Ты говоришь о запахах?
— О каких запахах, Усташ? Звуки!
В голосе капрала прозвучало такое торжество, что сперва я решил — капрал пьян. Как я ни напрягал слух, я ничего не слышал, кроме бесконечного, скучного, как прибой, звона цикад.
Я так и сказал:
— Цикады.
— Заткнись, Усташ! — возмутился капрал. — Эти цикады только мешают. Ты вслушайся! Вот… — Он странно наклонил голову и, выпятив узкие губы, полузакрыл глаза. — Ты слышишь?.. Это какая-то мелкая птичка… Совсем крохотная… Села на ветку… Она роется клювом в перьях… Она невозможно громко роется клювом в перьях, Усташ!.. Черт! — выругался он, затыкая уши пальцами. — Опять летучая мышь!
— Не стоит поминать черта, капрал.
Это произнес Ящик.
По-французски!
В лилово-багряных отсветах костра я увидел впалые щеки Ящика и по запаху его тела, по тяжелому нездоровому запаху понял — Ящик болен, хотя и скрывает это. И еще я понял по запаху — Ящик, несомненно, старше нас, по крайней мере, он не моложе капрала.
— Я из Нанта, — ответил на мой безмолвный вопрос Ящик.
Я кивнул.
Я видел, что он француз. И видел, что он не врет.
Плевать.
Теперь я на полную мощь включил свою способность повелевать запахами. Что-то необыкновенное, тонкое, давно утерянное мучительно овладевало мною. Я сосредоточился, я почти вспомнил — что, но капрал все разрушил.
— Не шуми, Усташ, — прохрипел он. — Ты все заглушаешь. Ты мешаешь мне.
— Но я молчу, — возразил я.
— Ты сам по себе шумный. У тебя мысли шумные. Ты шумишь гораздо сильнее оборотня, а уж оборотень-то гудит, как трансформатор под напряжением.
— Капрал прав, — кивнул Ящик.
Он кивнул раньше, чем я успел задать вопрос. Кажется, он заранее знал все, о чем я хочу его спросить.
— Не знаю, как это получается, — неопределенно пожал он плечами, обтянутыми пятнистой рубашкой. — Просто я чувствую какие-то еще не высказанные вслух слова. Я не читаю мыслей, Усташ. Просто я знаю, что именно надо сказать в тот или в иной момент… — И спросил: — А у тебя?
— У меня запахи.
— Не удивляйся… Не надо ничему удивляться… Может, ты не знаешь, но цикады в траве находят друг друга по запаху. А лососи родную реку находят тоже по запаху. За тысячи миль, находясь в океане. А угри, пересекая Атлантику, ищут водоросли саргассы по запаху…
— Откуда ты все это знаешь?
— Когда-то я преподавал в лицее географию.
— Ты был учителем?
— Ну, все мы кем-то когда-то были… Разве нет?..
Я промолчал.
Человек, сросшийся с пулеметом, и география в лицее.
Но почему нет?
«Что с нами?» — подумал Ящик.
И поймал себя на том, что впервые за много лет подумал — с нами.
Впервые за много лет.
С того утонувшего в далеком прошлом пятьдесят третьего года, когда меня отправили защищать французскую колонию Вьетнам.
Отправили во Вьетнам, защищать страну от туземцев, не умеющих и не хотящих жить правильно.
Какую-то двусмысленность в этом я уже тогда ощущал, хотя, черт знает, может, это я сейчас так думаю. Тогда я только с изумлением наблюдал за беженцами. Тысячи и тысячи колясок и велосипедов запрудили дороги, мешая генералу Наварру, командовавшему колониальными частями, свести на равнине Бакбо рассеянные по стране войска.
К счастью, меня откомандировали в Верхний Лаос.
Или к несчастью.
Ведь именно там я, Анри Леперье, стал Ящиком, попав по приказу в число конкретных исполнителей акции «Гретхен».
Кстати, почему «Гретхен»?
Почему не «Мари», почему не «Сьюзен»?
Был просторный школьный двор, окруженный колючкой.
По одну сторону двора заставили лечь женщин, по другую — мужчин.
Я думал, женщин мы сразу отпустим, их, наверное, и хотели отпустить, но когда заработали огнеметы, женщины сами стали бросаться в огонь. Они даже не кричали. Они просто бежали в огонь, в котором, вопя, катались их мужья, и сгорали сами. Именно в тот день кто-то впервые назвал меня Ящиком. Почему? Не помню. Война слона и кузнечика сломала меня. Что бы там ни писали в газетах, мы все-таки были не слоном, вовсе нет, мы были только кузнечиками. Даже генерал Наварр.
И все же по-настоящему Ящиком я стал позднее.
Может, в тот день, когда меня прикомандировали к американской спецчасти, охранявшей в Лаосе склад йодистого серебра. Невзрачный, вполне безобидный на вид порошок носил великолепное название — оружие Зевса. Лейтенант Кроу доходчиво объяснил: достаточно кристалликам йодистого серебра попасть в самую безобидную тучу, чтобы вызвать настоящий потоп.