— Из лука?!
— Какой лук! Баловство одно для ребятишек! Для настоящей охоты снасть нужна. Охотник — это тебе не на моторе гонять. Ты знай, где зверя найти, как взять его лучше… Дело свое любить надо! А зверя али птицу без толку переводить — это у нас не водилось. И рыбу опять же…
— Так сейчас, отец, охота да рыбалка вроде баловства остались, как вы говорите. Не то теперь время. Другим делом люди заняты.
— А дело-то одно всегда — сам знаешь! Люди разные. Ты вот, к примеру взять, можешь рыбу ловить? Можешь. Глаз у тебя крепкий? Крепкий. А чем, к примеру, занимаешься? Наукой… И опять же тебя все к старому тянет: там поохотишься, там рыбу поудишь, ушицы сваришь… Все равно как меня — нет-нет да на старое пепелище потянет. Кто, думаю, там сидит, что за люди такие?
— А вы лесник? В Хмельниках живете?
— В Хмельниках! — не то подтвердил, не то презрительно фыркнул старик. — Лесовик, лесовик…
Бормоча, дед склонился к огню. И, разговаривая, он все время двигался: то бревно в костер пододвинет, то веточку поправит…
— Много копать-то будете? — вдруг спросил старик.
— Пока не знаю еще. А удастся ли что найти — это как повезет.
— Ну, ты найдешь. Я тебя давно еще заприметил — поди уж который год сюда приходишь. Видать, помнишь еще, где что было?
— Помнить, положим, не помню — сотню лет и то прожить трудно, а здесь тысячи. Наука просто у нас такая — археология называется. Наука о древностях. Поэтому и находим. Правда, здесь еще и везение нужно: наука наукой, да и на счастье надейся!
— Счастливые, говорят, в сорочках рождаются. Только счастье у разных — разное: одному и в золоте горько, а другому и вовсе ничего не надо — радость у него есть своя! Да что о науке говорить: когда бы сам не жил, то и не знал бы ничего, так я понимаю. Не в книжках правда, хотя тоже польза от них…
От тихого и неторопливого голоса деда подступала и накатывалась дрема. Она поднимала волной, и, пока голова скользила по ладони, я пролетал сквозь вереницы то ли слов, то ли мыслей, вздрагивал, открывал глаза, но дрема снова смыкала веки.
Старик глядел через костер, ласково улыбаясь.
— Ты спи, спи. А я у огня посижу — в охране вроде. Дело наше стариковское… Человека любить надо, человека!.. И к тебе удача не так приходит, не за науку твою. Любишь то, что человек сделал, да не само по себе, а за того человека. Главное это!
Засыпая, сквозь несомкнутые щели век я видел, как старик еще раз поправил костер и поднял с земли то, что я принимал за косу. На конце длинной отполированной палки было привязано черное острие — кремневый наконечник, обмотанный жилами и залитый смолой. Старик что-то мурлыкал себе под нос, глядя в огонь и поглаживая рукой древко.
Потом встал и подошел ближе.
— Не признал… Ну да бог с ним — еще признает! Да и где ж ему всех упомнить. Не один здесь я жил — род-то большой наш, древний… А он — пришел и ушел. Вот в подарок разве оставить — своего-то теперь у него нет. А мне что, я и другое сделаю! Сноровка осталась…
Старик еще раз погладил древко копья, словно прощаясь со старым другом, нагнулся и осторожно положил его рядом со мной, наконечником в руку. Я почувствовал прикосновение холодного камня, сжал его и, собрав все силы, проснулся.
Над лесом уже вставало солнце. От росы трава казалась матово-серебристой, и в этой дымке вспыхивали маленькие капельки, преломлявшие солнечные лучи. Туман поднялся, уходил за озеро, а в лесу гомонили птицы.
Юра, вскочивший раньше меня, то прыгал и размахивал руками, делая зарядку, то бросался к почти погасшему костру и выдувал из него облака золы с бедными жиденькими искорками.
Еще под впечатлением пережитого, я разжал руку. На ладони лежал наконечник копья. Он был не черный, как мне показалось ночью, а серый, с крупинками черной земли, забившейся в изломы камня. Мы нашли его вчера в разведочном шурфе на полянке. Когда-то он действительно увенчивал длинное полированное древко, был привязан к нему жилами и залит смолой. Но все это было очень давно.
Из развязавшегося мешочка с находками на плащ высыпались черепки.
— Что ж, мне одному костер разжигать? — Юра повернул ко мне раскрасневшееся лицо.
Отбросив клапан мешка, потяжелевшего от ночной сырости, я поднялся.
— А старик что, ушел?
— Какой старик?
— Ночью. Приходил к нам?
— Приходил. С парнем приходил. А потом ушли.
— И никого больше не было?
Юра с ожесточением дул на разгоравшиеся угли.
— Пока я не заснул — никого. А я и не знал, что ты во сне разговариваешь! Всю ночь: бу-бу-бу… Хотел было разбудить тебя, чтобы спать не мешал, да лень просыпаться было. Ну, вот что: вот тебе котелок. Сходи-ка ты к ручью за водой, пока я костер раздуваю…