По пути к ручью я остановился. Далеко, в самом углу озера, на Лочме, кто-то косил.
И этот день прошел — сухой, жаркий, солнечный, полнившийся ожиданием каких-то свершений, но перевернулась его светлая страница, и я опять ощущаю тепло костра, тишину ночного леса, слежу за искорками, взлетающими вверх, теряющимися и исчезающими среди холодных и неподвижных искр звезд.
Впрочем, так ли уж неподвижных?
Маленькая, сверкающая точка движется между ними по прямой, но кажется, что она плутает, останавливается и петляет, как странник, пробирающийся сквозь лесную чащу. Наверное, это и есть тот самый спутник, о запуске которого мы слышали по радио еще в Купанском. В Купанском — словно бы уже в другом мире или хотя бы в другом измерении. Там были свои дела, свои заботы, как в городе, где человек редко-редко поднимает голову к небу, а еще реже просто рассматривает его, как рассматривает небо охотник, завернувшийся в одеяло возле теплящегося костра, — карту судеб и свершений, карту грядущих дорог, ведущих нас к неведомым нам самим целям. Вот почему эта маленькая звездочка, собранная и запущенная в небо человеческими руками, предстает чем-то совсем иным, когда смотришь на нее с неолитического поселения на берегу пустынного лесного озера.
Она заставляет тебя по-иному ощутить и Время, и Пространство, но главное — ощутить Человека.
Ведь это где-то здесь, среди дымных костров неолита, рождалась первая мечта о звездах; здесь тянулась к ним беспокойная мысль, которой требовалось все понять и осмыслить; здесь создавались проекты таких точнейших солнечных и других обсерваторий, как знаменитый Стоунхендж в Англии, как центры астрономических наблюдений в Карнаке, вычислялись спирали каменных лабиринтов, лежащих на берегах северных морей. У этих костров был заложен фундамент, легший в основу стартовых площадок первых космических кораблей Земли, и здесь же создавались первые легенды о звездных скитальцах, легенды о Пространстве и Времени, как завет последующим поколениям не забывать неба, ибо уже тогда человек чувствовал, что ему суждено перерасти Землю и устремиться к звездам.
Что сказали бы эти люди, увидев нашу жизнь? Какие мысли пробудил бы в них этот спутник? Нет, конечно, не у всех — только у тех, кто почему-то считал своим долгом вычислять точки восходов и закатов, углы склонений подвижных и неподвижных звезд, составлять и держать в уме сложные математические выкладки, быть может, переносимые на орнамент сосудов, на украшение оружия, на костяные наконечники магических стрел.
А может быть, кто-то из них уже видел нечто подобное? Потому что человечество вряд ли одиноко во Вселенной, и хочется верить, что кто-то уже не раз преодолевал пустоту Пространства, чтобы разыскать собратьев по разуму, но каждый раз возвращался назад, убедившись в преждевременности поиска…
И глядя на пламя костра, в котором открывается нам бушующая плазма гигантских реакторов Вселенной, мерцающих искорками на черно-синем бархате неба, я начинаю догадываться, что весь этот день с его заботами, радостями и раздумьями нужен был для того лишь, чтобы с неолитической стоянки увидеть в небе эту рукотворную звезду, ощутив в себе связующее звено между прошлым и будущим. Звено не случайное, а необходимое, без которого будущего может и не быть, если в самих себе мы не почувствуем его рождения.
История совершенно невероятная, но чего только в экспедиции не бывает!
Как правило, на подводную охоту мы отправляемся к озеру. Там чище вода, обширнее подводные заросли, меньше лодок. Длинные широкие плесы сменяются там глубокими ямами с корягами и солнечными отмелями на поворотах. И почему-то ни разу не пришло нам в голову спуститься в Вексу возле Польца. Потому ли, что именно там мы купаемся каждый день во время рабочих перерывов? А вернее всего, просто потому, что всегда сокращаем путь, обходя Польцо боковой протокой мимо дома Корина.
Сегодня, возвращаясь с охоты, мы изменили своему обыкновению и пошли главным руслом. В лодке лежали три язя, несколько плотвиц и две корзохи — более чем достаточно на скромный ужин. И все же, пристав к Польцу, я решил попытать счастья и здесь.
Отплыв от берега вверх по течению, я глубоко вдохнул и нырнул. Здешняя яма походила на длинное изогнутое корыто. В отличие от остальных она была чиста и пуста: ни коряг, ни водорослей. На дне заиленного желоба мерцала россыпь битых раковин, и только слева, со стороны стоянки, берег был крут, над ним нависали корни подмытых кустов, а на выходе из ямы под водой чернел разлапистый затопленный пень.