Тут, на опушке леса, Федя и придумал новую игру.
— Нил Тарасович, — сказал он однажды, поглаживая Мишку по спине. — Вот он у нас в типографии печатником работал. Верно?
— Ну, верно, Федор.
— А сейчас, на войне, получается, даром он хлеб ест?
— Куда это ты гнешь, Федор?
— Я придумал! Давайте его разведке обучим. Вон у него какой слух — любой шорох слышит.
— Что же, давай попробуем.
Мишка-печатник понимал, что говорят о нем, и внимательно слушал.
А потом началась интересная игра: Нил Тарасович уходил куда-то. Мишка не видел, куда, потому что Федя прикрывал ему глаза рукою. Когда он убирал руку, Нила Тарасовича нигде не было.
— Ищи! — говорил Федя. — Ищи дядю Нила! Нюхай воздух! — И Федя сам шумно тянул носом воздух.
Сначала медведь не понимал, что от него требуется, и Нила Тарасовича они находили вместе с Федей. Так повторялось несколько раз.
Наконец он пенял! И когда Федя сказал ему: «Ищи!», он сам бросился на поиски. Но Нила Тарасовича нигде не было. Мишка встал на задние лапы, подергал носом — Нилом Тарасовичем не пахло. Что делать? Тогда он стал слушать…
Тихо-тихо звенел воздух…
Где-то в глубине леса посвистывала птица.
Далеко в деревне стучали топором…
И вдруг за рядом маленьких сосен, что росли на краю опушки, еле слышно хрустнула ветка. Медведь замер на задних лапах, еще прислушался. Опять хрустнула ветка, тише прежнего.
Там! И медведь побежал на слабые, только ему слышные звуки.
Нил Тарасович лежал в снегу под пушистой елочкой, и Мишка с радостным рычанием бросился на него.
— Ура-а! — закричал Федя, который еле поспевал за медведем.
— Ну и смекалистый, тысячу дьяволов! — хохотал Нил Тарасович, стараясь побороть медведя.
Несколько раз безошибочно находил Мишка-печатник Нила Тарасовича, куда бы он ни спрятался. Находил то по запаху, то по звуку.
— Молодец, Мишка! — хвалил его Федя.
Обучение разведке продолжалось и на второй, и на третий день.
А на четвертый случился курьез.
Спрятался Нил Тарасович.
Приказал Федя:
— Ищи!
Мишка-печатник встал на задние лапы, подергал носом, прислушался и вдруг побежал совсем в другую сторону.
— Вот тебе раз! — расстроенно сказал Федя и побежал за медведем.
Мишка мчался к скирде прошлогодней соломы, что возвышалась у самого леса.
Федя отстал — уж больно быстро бежал Мишка-печатник.
Медведь завернул за скирду, и тотчас раздался визг и истошные вопли.
Что такое?
Федя добежал до скирды, завернул за нее и замер, пораженный: Мишка-печатник сгреб в охапку нескольких деревенских пацанов и легонько прижал их к скирде, не выпуская. Пацаны вопили.
Тяжело дыша, прибежал Нил Тарасович и расхохотался:
— Вот это номер, чтоб мне лопнуть! Враг задержан на месте преступления!
Оказывается, пацаны узнали, что медведя обучают разведке, прокрались сюда и спрятались за скирду, чтобы поглядеть.
Случай с пацанами окончательно укрепил за медведем славу разведчика. Теперь многие рабочие и красноармейцы приходили посмотреть на обучение медведя новому ремеслу. А однажды пришел сам начальник отряда, Федин папа, и хохотал вовсю.
Медведю очень нравилась новая игра, и он с нетерпением ждал каждый день Федю, чтобы идти на опушку леса и искать всех, кто спрячется от него.
Так Мишка-печатник стал разведчиком.
КЕША ИЗ ЧЕРНОГО ДОМА
Еще когда красные уходили из Хомяков, был тут долгий и жестокий бой. И по сей день сохранились его следы: разбитая снарядами церковь, взорванный мост над рекой Соловой — только черные балки остались от него. В том бою на окраине села сгорела целая улица; от каких домов остались одни печные трубы, какие сгорели наполовину, а некоторые только снаружи обуглились — их, видно, успели залить водой. Но и в них почему-то не живут люди. Странной и неприветливой была эта мертвая улица на окраине Хомяков. Среди белого снега — головешки, печные остовы, черные дома…
Вот на эту улицу и забрел однажды Федя.
Ветер посвистывал в пустых печах.
Облезлый рыжий кот сидел на уцелевшем порожке полусгоревшего дома и смотрел на Федю трагическими умными глазами.
В куче пепла и кирпичей копались вороны, кричали, вырывали что-то друг у друга.
«Как здесь страшно…» — подумал Федя, и сердце его сжалось от непонятного, недоброго предчувствия.
И тут в дверях большого кирпичного дома, самого большого на этой улице, тоже нежилого, черного от копоти, с черными окнами без рам, он увидел мальчика лет десяти, большеголового, с широко раскрытыми и как бы застывшими глазами, бледненького, в грязном ватнике.