Вслед за женщиной вышел Федя на мертвую улицу.
Было тихо, безветренно, редкий снег кружился, кружился в воздухе.
Феде нужно было о многом подумать.
И он пошел к лесу, который начинался прямо за последними сгоревшими домами.
ДУМЫ, ДУМЫ…
Лес… Давно лес вошел в Федину жизнь. Сейчас он шагал среди молчаливых берез с продолговатыми сережками. Вот интересно! Зимой — и какие-то сережки. Раньше он их вроде не замечал. Он шагал среди берез, проваливаясь в еще не высокий снег и почему-то вспоминал себя, совсем маленького, в другом, осеннем лесу.
Тогда мама взяла его в Щегловскую засеку, по грибы. И было в лесу мокро, свежо, холодная трава стегала по босым ногам. Деревья были совсем еще зеленые, только кое-где пробивались желтые листья. Федя помнит: он нашел прогалину с густым теплым мхом и лег на него и смотрел в небо. Небо было в тучах, низкое и неприветливое, и кроны деревьев шумели над Федей. Казалось, что ветки деревьев спускаются с неба и колышутся, колышутся… Маленький Федя смотрел на небо и на деревья и о чем-то думал, очень хорошем и манящем, от чего замирало сердце. Сейчас Федя не мог вспомнить, о чем именно он думал. Он только вспомнил, что очень хорошо было ему тогда, так хорошо, что не хотелось вставать с теплого мха, а так бы все лежать, и пусть всегда будет над тобой тихое небо, и всегда деревья пусть шумят…
С тех пор всегда Феде было хорошо в лесу — в зимнем, в летнем, в весеннем, когда робко, но неуклонно начинается жизнь.
Но сейчас тревога заполняла Федино сердце.
Тревога, тревога, тревога.
И смятение.
И зимний лес не успокаивал его.
Федя увидел ворох хвороста, занесенного снегом, подошел к нему, расчистил себе место и сел на гладкие ветки ольхи с сухими промерзшими листьями.
Все те же березы окружали его, и далеко было видно кругом, и так тихо-тихо. Будто весь лес затаился и прислушивается к чему-то, ожидает…
Федя посмотрел вверх. Сквозь сетку тонких ветвей было видно высокое прозрачное небо; оно было бледно-голубого цвета, и зыбкие розовые облака застыли в нем. Серую снежную тучу отнесло в сторону, и она маячила где-то на краю леса, неприветливая и тяжелая.
«Как же так? — напряженно подумал Федя. — Как же так?.. Белые против большевиков. Это я понимаю. Враги они лютые. Но Кеша? Маленький мальчик… В чем он виноватый? Вот если бы мы словили какого сынка буржуйского, маленького еще, несмышленыша, разве мы стали б над ним издеваться?»
И Федя представил своего отца, дядю Петю, других рабочих из отряда.
«Нет! Ни в жизнь! — твердо решил Федя. — Никогда б они не стали над дитем издеваться».
Ветер прилетел с поля, зашумели кроны берез, мелкая снежная пыль посыпалась на Федю. Медленно гасли дневные краски, и сумрачно было; вечер вошел в лес и стал прятаться между берез.
А Федя все думал. Нет, непонятно. Вот в школе говорили: человек — венец природы, самое мудрое живое существо по всей земле. И что же получается? Сколько книжек прочитал Федя про людей в разные времена, и всегда были войны, всегда люди убивали друг друга, и кровь лилась, и дома полыхали в пожарах, и мучения всяческие выпадали на долю безвинных детей, женщин, стариков беспомощных.
«Это ведь нельзя, нельзя, чтобы люди всегда убивали, — думал Федя, и снег таял на его горячих щеках. И тут счастливая, радостная, огромная мысль заполнила Федю: — Когда я вырасту, я никого не буду убивать. Никто не будет убивать, потому что во всем мире уже победит пролетарская революция, и не нужны будут войны — ведь не станет врагов промеж людей. Недаром поется в пролетарском гимне: «Это есть наш последний и решительный бой!..» Последний!» — и Федя счастливо засмеялся.