— Последний! Последний! Последний! — закричал он громко.
И эхо повторило:
— Последний! Последний! Последний!
Уже темно стало в лесу, березовые стволы слились с серым воздухом. И ветер все шумел вверху.
Федя шел навстречу огням деревни, и легко ему было, свободно, счастливо, и верил он, что человек — венец природы, самое мудрое и доброе существо по всей земле.
НОЧЬЮ НА ПРОСЕКЕ…
Прочно застрял отряд в Хомяках. День проходил за днем, где-то совсем рядом был фронт, а приказа о наступлении не присылали.
Федя часто ходил теперь в лес и брал с собой Мишку-печатника. Одних отец не отпускал, и чаще всего с ними на прогулку отправлялся Нил Тарасович.
Приказ о наступлении пришел в морозный тихий день. В жаркой избе Федин отец, дядя Петя и человек в скрипучей кожанке, присланный из штаба армии, склонились над картой. Федя лежал на печи и, замерев, слушал их разговор.
— Вам, таким образом, — говорил человек в кожанке, — надо занять деревни Струново и Днище. Вот здесь. — Он ткнул пальцем в карту. — С левого фланга поддержит Лепехин. С правого — наша артиллерия. Огоньку поддаст.
— Дорога тут петляет, — хмурится отец. — И через поле идет.
— Можно лесом. Мне мужики говорили — просека есть и прямо к Струнову ведет. — Дядя Петя закашлялся. — Фу ты, дьявол. От жары в горле — Сахара. Сейчас бы молочка парного.
— Верно — просека есть. — Человек в кожанке выпрямился над столом и оказался совсем маленьким: на голову ниже всех. — Только проверить надо, в каком она состоянии. Пройдут ли люди, подводы. Может, заросла.
— Проверим, — говорит отец. — Если проходима просека, будет просто здорово. Петр, снаряди людей. И Федюху с Мишкой пусть возьмут. Видал я, как медведь у него на шорохи реагирует. Лучше собаки.
— И на запахи! — закричал с печки Федя. — Ведь Мишка настоящий разведчик!
Отец улыбнулся:
— Точно, разведчик. Мало ли что… Посылай людей, Петр. За старшего — Тарасыча.
— Есть!
— Так начало в пять ноль-ноль. — Маленький человек в кожанке свернул карту. — Сигнал — две зеленые ракеты.
Федя быстро одевается, никак не может натянуть сапоги: скорее к Мишке-печатнику!
А медведь уже улегся спать в своем сарае, потому что поужинал, и вечер был на дворе, ему даже что-то приснилось, но тут прибежал Федя и разбудил его.
— Мишка, вставай! — закричал он. — В лес на разведку пойдем! Понимаешь, в настоящую разведку!
Мишка-печатник неохотно поднялся — опять не дали поспать всласть.
Отправились впятером: Мишка-печатник, Федя, Нил Тарасович, Трофим Заулин (он считался лучшим разведчиком в отряде) и новый боец, деревенский парень Семен, длинный и молчаливый.
Трусило снежком, время было позднее, но все вокруг видно: светил неярким ровным светом снег. Прошли по селу, миновали овраг с колодцем, над которым склонился длинный журавель, и вступили в лес. Здесь было темнее, и сразу угасли в густых елях голоса села: лай собак, стук топора, далекая песня. И уже не пахло дымом. Пробитая сквозь лес просека уходила в неясную даль.
— Вполне пройти можно. И проехать, — сказал Нил Тарасович. — Версту проверим, и — назад.
Мишку-печатника Федя вел на поводке.
— Понимаешь, — объяснял Федя, — ты, когда я тебе прикажу, слушай и нюхай.
В лесу с медведя мгновенно слетела сонливость, он заволновался — давно Мишка-печатник не был в настоящем лесу.
Медведь возбужденно дергал носом. Для людей лес, может быть, ничем не пах, а для него он был просто напоен множеством запахов: пахло застывшей еловой смолой, горьковато и пряно листьями, что лежали под настом; кисло, ароматно, чуть уловимо крохотными почками ольхи; зайцем, который пробежал здесь днем; мхом, что укутал подножья деревьев, и, конечно, пахло снегом.
Лес вселял в медведя бодрость, беспокойство, быстрее гнал кровь по жилам: он смутно напоминал ему забытую родину — тот лес, те места, где началось его медвежачье детство.
Где-то над деревьями взошла луна, и теперь на снегу лежали длинные холодные тени. Лесная чащоба дышала безмолвием и неизвестностью.
— Все в порядке, — сказал Нил Тарасович. — Можно возвращаться. Завтра по ней и пройдем. Свалимся на офицериков, как снег на голову.
Вдруг Мишка-печатник вздрогнул всем телом: ему в нос ударила струя резкого запаха — так пахнет только человеческое жилье. Он на мгновение замер, затем поднялся на задние лапы, как учил его Федя, и повернул морду — с той стороны прилетел этот запах.
— Что? — выдохнул Трофим.
Они до рези в глазах всматривались в каждую тень, но ничего подозрительного не было видно.