Если не налетит новый шквал, что вполне вероятно в этих местах, то при попутном ветре в один—два дня можно будет достигнуть мыса Поворотного, а там уже близко и Авачинская бухта.
Изыльметьев, передав управление кораблем своему помощнику Якушеву, ушел в каюту, чтобы хоть немного отдохнуть.
Не успел он закрыть за собой дверь, как к нему постучался дежурный матрос.
— По правому борту замечена лодка с людьми! — сообщил он.
— Лодка? — Изыльметьев недоверчиво и даже с некоторой тревогой посмотрел на матроса. — В открытом океане?
— Лично видел. Лодка с людьми: не то два, не то три человека.
Изыльметьев вышел на палубу. Футах в трехстах от фрегата покачивалась на легких волнах небольшая рыбачья лодка. В ней сидели два человека, которые отчаянно размахивали руками. Вероятно, они еще и. кричали, но звуки не долетали до корабля. По всему было заметно, что люди в лодке сильно беспокоились, как бы фрегат не прошел мимо них.
Изыльметьев не раздумывал и полминуты. Воспитанный в строгих правилах морской чести, он не допускал и мысли, что в море можно было пройти мимо попавших в беду людей.
— Взять на борт! — приказал капитан.
Матросы с ловкостью, которую трудно было предположить в их измученных телах, принялись спускать на воду шлюпку. Фрегат развернулся и направился вслед за шлюпкой к неизвестной лодке.
Все здоровые матросы высыпали на палубу и сгрудились у правого борта.
— Видать, японцы, — сумрачно проговорил Травников. — Принесла нелегкая! Только лишние рты.
— Не по-нашему это, не по-русски! — оборвал его Чайкин. — Не годится человека в беде оставлять,
— А он бы тебе помог, японец? И глазом не моргнул!
— Как знать! — вмешался в разговор матрос Сизов. — И между ихними разные люди бывают.
Шлюпка с матросами приблизилась к лодке и, взяв ее на буксир, повернула обратно к фрегату.
Вскоре двое спасенных с помощью матросов поднялись на палубу. Один был по виду совсем старик, другой помоложе, но сильно заросший бородой.
Они еле держались на ногах, лица у них были измучены, глаза воспалены, одежда порвана.
— Спасибо, братцы! — с трудом проговорил старик, кланяясь во все стороны. — Спасли наши души… Мы и не чаяли выбраться, третьи сутки по океану носит. — Русские! Русские! — раздалось со всех сторон.
— Откуда, сердечные?
К спасенным подошел капитан Изыльметьев, поздоровался с ними и участливо спросил, с какого они корабля, давно ли потерпели крушение.
— Мы петропавловские, ваше благородие, рыбаки! — низко кланяясь, ответил старик. — На промысел выехали, да буря настигла.
— Давно из Петропавловска?
— Третьи сутки.
— К войне в Петропавловске готовятся? — спросил Изыльметьев.
— Известное дело, — ответил старик. — Батареи строят, всякие валы насыпают. Чиновников еще стрелять учат, охотники да камчадалы из тайги собираются.
— Это хорошо. Значит, враг врасплох не застанет?
— Не должно, ваше благородие… А вы, случайно, не в Петропавловск поспешаете? Судно-то — не фрегат “Аврора” будет?
— А ты, старик, откуда про “Аврору” знаешь?
— Как же, ваше благородие! Эту “Аврору” вот как ждут у нас! Только и разговоров!
Изыльметьев приказал матросам накормить рыбаков и устроить их на отдых.
Глава 2
В матросском кубрике спасенных Гордеева и Сергея Оболенского — это были они — угощали хлебосольно, будто и не ощущалось на фрегате недостатка в продовольствии. Повар принес две миски горохового супу, большую краюху хлеба и угощал спасенных с радушием гостеприимного хозяина:
— Нажимай, казенных харчей не жалей! Скоро дома будем, и нас чарочкой угостите.
Гордеев и Сергей не заставили долго себя упрашивать и пододвинули миски. Не совсем сытые, матросы отошли в сторону, чтобы не мешать людям хорошо покушать. Но как только “рыбаки” утолили голод, матросы придвинулись поближе и стали их расспрашивать о том, как живут в Петропавловске люди и что говорят о войне.
Гордеев отвечал обстоятельно, неторопливо.
Василий Чайкин, придвинувшись к старику вплотную, все спрашивал о родном доме, о своей жене, о мальчике. Ведь он не был дома около пяти лет!
— Мою жинку знаешь, поди? Хибарка-то ее возле базара стоит, у самой бухты…
— Как же, — улыбнулся Гордеев, — знаю! Чернобровая да ладная молодуха. Живет, здравствует!
— Ишь ты! — обрадовался Чайкин. — А сынишку не видал? Должно быть, вырос, пострел! Совсем махоньким оставил.
— Видел и сына. Бойкий парнишка! Тоже воевать собирается — батареи с солдатами строит.
— Скажи на милость! — Чайкин не без гордости поглядел на матросов.
— А ты что же, все по морям-океанам скитаешься? — спросил его Гордеев.
— Да, все в плавании.
— А сейчас из каких краев путь держите?
— Из порта Кальяо, из Южной Америки. Еле оттуда ноги унесли.
— Чего так?
— В плен взять хотели.
— Кто же?
— Известно кто — англицкий адмирал. Да наш-то лобастый (так матросы между собой называли Изыльметьева) поумней оказался: из-под самого носа фрегат увел.
— Стало быть, война уже началась? — спросил, в свою очередь, Сергей Оболенский.
— Должно быть, так. Взять в плен нас они хотели, это уж верно. Все загодя уготовили… Ловушку подстроили, чтобы нас в бухте захлопнуть, как мышь амбарную. Хитер враг, да и мы не лыком шиты — ушли. А уж теперь дома будем и с врагом повоюем. Тут уж без хитростей, кто кого одолеет.
Яков Травников с сожалением проговорил:
— Все бы хорошо, да жаль — нет с нами лейтенанта да Сунцова. Сгинут они в неволе! Хорошие люди!
— Второго такого офицера поискать! — вздохнул Чайкин. — Душевный был человек и нашего брата, матроса, понимал.
— Никогда не дрался, — сказал кто-то из угла.
— Об этом и разговору нету!
— Что же с ним стало? — спросил Сергей.
— В плен захватили. И главное, как — подлостью! Дело-то так было. Послал нас лобастый с лейтенантом Оболенским…
— С кем, с кем? — вздрогнул Сергей. — С Оболенским?
— Так точно, Николай Оболенский, — ответил Чайкин, с удивлением покосившись на “рыбака”. — Знакомы?
“Брат мой!” чуть было не вырвалось у Сергея, но Гордеев опередил его:
— Из одних мест.
— Вот как! — неопределенно проговорил Чайкин. — Бывает…
И он рассказал, как Николай Оболенский попал в плен, какие его могут ожидать последствия, что сказал по этому поводу капитан Изыльметьев.
Наконец, заметив усталый вид “рыбаков”, матросы разошлись, и Гордеев с Сергеем прилегли на койки.
Но сон не шел к Сергею. Рассказ матроса Чайкина не выходил у него из головы. Он любил Николая. С его именем были связаны самые светлые и чистые воспоминания детства. Точно наяву, он видит перед собой старинный парк. Он и Николай вместе с матерью приехали в гости к родственникам. Вот, отделившись от своих сверстников, они вместе бегут к пруду. На привязи — лодка, и мальчишки усаживаются в нее и гребу г. на самую середину пруда. Кажется, что они плывут открывать неведомые острова, воевать с непокорными дикими племенами.
А однажды они рассорились. Вошли в свою комнату, не разговаривая друг с другом, легли в постель, исподтишка, наблюдая друг за другом: кто первый подаст знак к примирению.
Отчетливо, точно это происходило вчера, в памяти всплывают всё новые картины прошлого, детских лет, дней ученья.
И должно было так случиться, что теперь, после стольких лет разлуки, Сергей попал на тот самый фрегат, на котором служил его брат!
И еще одно остро тревожило Сергея: попытка его попасть на китобой ни к чему не привела.
Как и было задумано Максутовым, они с Гордеевым отошли от города верст за десять, выбрались к рассвету на лодке в пролив и стали терпеливо поджидать китобойное судно.