Капитан Джексон что-то ответил. Потом «Вираго» развернулся и пошел обратно.
Де-Пуант обернулся к Прайсу и не без тайного злорадства проговорил:
— Русские никуда не ушли, они в порту!
— Тем лучше! Мы им дадим урок, который они не забудут долгие годы. Мы сегодня же войдем во внутреннюю бухту и начнем военные действия.
— Когда же мы выработаем план кампании? — спросил де-Пуант.
Прайс неприязненно поморщился:
— План кампании совершенно ясен. Мы входим в Петропавловскую гавань и заставляем огнем своих пушек капитулировать русский гарнизон.
— Они могут сопротивляться продолжительное время.
— Пустое!.. Я предвижу, что силы Петропавловска незначительны, в городе нет серьезных укреплений. Русским продержаться долго не удастся.
— Восхищаюсь вашей проницательностью, но, к сожалению, не могу разделить вашу уверенность, — сказал де-Пуант, не переваривавший английского адмирала и сейчас сильно задетый его высокомерным тоном. — Нас должны были снабдить точными сведениями о силах русского порта. Но где все это?
Прайс ничего не ответил. Он уже имел разговор с Паркером, торопил его наладить связь с берегом и получить нужные сведения об укреплении порта, но тот пока ничего еще не успел сделать.
— Это несущественно, что мы не имеем точных сведений. Все произойдет так, как я вам только что обрисовал, — сказал Прайс.
Он отдал приказание кораблям приблизиться к порту.
Суда эскадры вытянулись в одну линию. Они шли в полной боевой готовности. У всех орудий стояли пушкари, были заготовлены ядра, порох.
Когда головной пароход «Вираго» приблизился к Сигнальному мысу, в воздухе со свистом пронеслось ядро и вспенило воду у самого борта парохода. «Вираго» остановился. Свист ядра услышали и на других кораблях. Это заговорила первая батарея на Сигнальной горе.
Хваленая выдержка и хладнокровие оставили Прайса. Он приказал открыть огонь.
Корабли эскадры развернулись, стали бортом к Сигнальной горе и, изрыгая пламя и дым, дали залп по русской батарее. Белые облачка поплыли над бухтой, поднимаясь вверх и постепенно тая. Но когда «Вираго» начал продвигаться дальше, снова возле его борта упало ядро. В это же время вокруг кораблей стали падать ядра, посылаемые с других береговых батарей.
Де-Пуант просигналил Прайсу: «Вход в бухту охраняет несколько русских батарей. Предлагаю отойти и выработать план действий».
Прайс приказал дать еще несколько залпов по русским батареям. Но затем благоразумие и осторожность взяли верх над самолюбием: адмирал отдал приказ судам эскадры отходить.
Корабли пересекли Авачинскую губу и стали на якорь у селения Тарья.
Прайс вспомнил про русского пленного офицера и приказал привести его к себе. В сопровождении двух вооруженных матросов Николая Оболенского вывели на палубу.
Яркий дневной свет ослепил его, свежий воздух ударил в голову, и он чуть было не упал, но его поддержали матросы.
Прайс, догадавшись еще тогда, в порту Кальяо, что «Аврора» исчезла из порта не без содействия русского лейтенанта, был вне себя от бешенства и приказал заковать его в кандалы.
Весь переход через океан Николай Оболенский вместе с матросом Сунцовым находился в трюме английского фрегата «Президент». Постоянная качка, спертый воздух, плохое питание заметно отразились на Николае. Он похудел, оброс бородой, глаза его ввалились.
— Освободить пленного от цепей! — приказал Прайс. Матрос открыл замок, и наручники со звоном упали на палубу.
Николай потер затекшие запястья рук и окинул взглядом далекие горы, зеленоватую гладь бухты, очертания, берегов, селение у подножия сопки.
Все это показалось ему до боли родным и близким. Сердце его сильно забилось.
Резкий окрик Прайса заставил его очнуться:
— Вас привели сюда не за тем, чтобы вы любовались пейзажем!
Николай встрепенулся, взглянул на группу офицеров и среди них узнал Паркера.
Кровь ударила ему в голову. Не сознавая, что он делает, Николай шагнул к Паркеру, думая только о том, что сейчас он бросится вперед и ударит, собьет с ног этого человека. Но кто-то властно дернул его за руку. Николай опомнился.
— Вы знаете, где мы сейчас находимся? — спросил Прайс.
Николай усмехнулся:
— Вам, вероятно, это известно не хуже, чем мне. Или англичане разучились водить корабли?
— Да, нам известно! — нетерпеливо перебил его Прайс. — Это Петропавловск… Ваша участь будет изменена к лучшему, если вы подчинитесь нашим требованиям.
— Я всегда подчинялся только велениям своей совести и законам чести.
— Это я от вас уже слышал.
— Не устану повторять это, пока жив.
— Вы нам должны рассказать все, что знаете о Петропавловске. Это во-первых.
— Я ничего не скажу… Вы это знаете.
— Во-вторых, — продолжал Прайс, — вы сообщите нам все о боевых качествах фрегата «Аврора», который не без вашего участия прибыл в Петропавловск.
— Я очень рад, что «Аврора» в порту! — вскинул голову Николай.
— Погодите радоваться! Слушайте, — грубо оборвал его Прайс: — вас сейчас отведут в каюту, и вы напишете письмо капитану Изыльметьеву. Надеюсь, он вас еще помнит. В письме вы объясните капитану, а заодно и военному губернатору Камчатки, что упорствовать и обороняться против нашей объединенной эскадры бессмысленно и бесполезно, и порекомендуете им, во избежание напрасного кровопролития, сдать город без боя. Мирному населению мы гарантируем полную неприкосновенность.
— Если я напишу такое письмо, русские сочтут меня просто сумасшедшим.
— Ваше дело выполнить то, что нам нужно. Сейчас война. Если вы откажетесь, то будете повешены, как военный преступник, вон на той рее.
Взоры всех невольно обратились по направлению его протянутого пальца.
— Даю вам на размышление одну ночь.
Николай вздрогнул. Потом с усилием выдавил:
— Я уже объяснял вам, что служу только русскому флоту.
Прайс махнул рукой, и Оболенского увели обратно в трюм.
Глава 9
В сумерки Прайс вновь вызвал капитана Паркера.
— От русского офицера мы ничего не добьемся. Где ваши надежные люди из Петропавловска? — раздраженно спросил он. — Почему вы не налаживаете связь с берегом?
— Я жду наступления темноты, сэр. Днем совершенно невозможно пристать к берегу. Шлюпку заметят и обстреляют.
— Торопитесь, капитан! Все сведения должны быть у меня не позже полуночи. Отберите людей, каких вам нужно, и поезжайте с ними лично.
— Я, сэр?
— Именно вы, капитан Паркер! — Адмирал поднялся из-за стола, давая этим понять, что разговор закончен. — Идите.
Паркеру стало не по себе. Ночью пробраться к чужому берегу, разыскать неизвестно где «надежного человека» Лохвицкого?! Нет, все это не так просто!
— Разрешите взять с собой русского матроса, — с трудом преодолевая замешательство, обратился Паркер к адмиралу.
Прайс махнул рукой:
— Делайте с ним что угодно!
Паркер вышел из каюты, отыскал пожилого боцмана, кое-как изъяснявшегося по-русски, и вместе с ним спустился в трюм, где томился матрос Сунцов,
Авроровец, зазвенев наручниками, привстал и с удивлением уставился на вошедших. За долгие дни плавания, которым он уже потерял счет, Сунцов сильно похудел, ослаб, оброс колючей бородой.
Ни Оболенский, ни он не знали в точности, куда их везут, для какой надобности держат, когда наступит конец их мучениям. В трюме корабля молодой офицер и матрос подружились, сблизились.
Они оба понимали, что положение их безнадежно, но в отчаяние не впадали и все еще надеялись, что какой-нибудь случай поможет им выбраться на волю.
Однажды в походе Сунцова вызвали к офицеру Паркеру, который сказал, что русский офицер теперь служит у них, и предлагал матросу также перейти в английский флот. Сунцов не поверил и откровенно засмеялся Паркеру в лицо:
— Всё дурней ищете! Не на тех напали, господин хороший…