— Скоты! — злобно шипел он. — Трусливые собаки! С трудом он подавил в себе желание отдать команду стрелять по своим солдатам, без боя покинувшим берег. Ему хотелось их всех утопить в бухте.
Шлюпки с незадачливыми десантниками подошли к кораблям.
Адмирал де-Пуант ждал, что Прайс на сегодня прекратит бой и прикажет эскадрам отойти на отдых. Но английский адмирал решил довести дело до конца, во что бы то ни стало уничтожить вторую батарею и прорваться во внутреннюю бухту.
И вот сотня орудий обрушила свой огонь на одиннадцать русских орудий второй батареи, которой командовал авроровец лейтенант Елагин.
На дальние выстрелы артиллеристы не отвечали, но как только противник подходил ближе, они открывали меткий прицельный огонь.
Каждая пушка на батарее носила особое название: «Ласточка», «Старушка», «Сибиряк»… Прозвища эти настолько привились, что Елагин, перебегая от одной пушки к другой и лично проверяя прицел, возбужденно кричал:
– «Ласточка», давай, круши!.. «Сибиряк», прибавь огоньку!..
Лицо его, почерневшее от порохового дыма, с блестящими глазами, светилось молодым задором.
— Целься вернее, братцы! — кричал он солдатам. — Ломай им ребра!..
В самый разгар боя лейтенанту Елагину донесли, что порох для зарядов на исходе.
— Эх, беда! — скрипнул зубами Елагин. — Заклюют нас!.. Достать надо порох, немедленно!
— Берегом долго будет, — ответил матрос Травников — А если с «Авроры» на шлюпке?
— Под таким-то огнем? Не доберутся!
— Рискнуть надо! Другого выхода нет. Просигналить на «Аврору», попросить прислать пороху. Капитан Изыльметьев найдет выход.
Травников просигналил на «Аврору» о бедственном положении на батарее с порохом.
Изыльметьев собрал матросов и спросил, кто из них сможет доставить на батарею порох. Первым вызвался Чайкин. К нему присоединилось еще четверо матросов.
Пятерка храбрецов обогнула узкий мыс Язык и, крепко налегая на весла, погнала шлюпку ко второй батарее.
Неприятель сразу же заметил ее и взял под обстрел.
— Скорей, касатики! — кричали артиллеристы с батареи. — Налегай на весла!
Лавируя среди взрывов, шлюпка с порохом наконец пристала к берегу, и батарея вновь смогла отвечать на огонь неприятельских кораблей.
— Спасибо, братцы, выручили! — поблагодарил матросов Елагин. — А если еще порцию доставите, бой хоть до вечера выдержим.
— Придется постараться! — ответил Чайкин.
И шлюпка с матросами направилась во второй рейс за порохом.
Дым от выстрелов густой, непроницаемой пеленой окутал берег и бухту. Неприятельские корабли терялись во мраке. Этим хотел воспользоваться пароход «Вираго», на котором сейчас находился сам адмирал Прайс. Под завесой дыма «Вираго» попытался проскользнуть во внутреннюю гавань, но зоркий глаз сигнальщика вовремя заметил хитрость врага.
— Пароход! — крикнул он.
На «Вираго» посыпались ядра русских орудий. В нескольких местах был пробит борт парохода, разворочена палуба.
«Вираго» вынужден был дать задний ход.
— На-ко, выкуси! — радовались русские артиллеристы.
— Улю-лю!
— Пока цел — убирайся восвояси!
Прайс, бледный, угрюмый, стоял на капитанском мостике. Его одолевали мрачные думы, сердце ныло.
Теперь уже не могло быть сомнений: эскадра величайшего флота в мире терпела неудачу у захолустного русского порта.
Прайс старался разобраться в допущенных ошибках, чтобы хоть немного уменьшить ноющую боль в груди. Самая первая и большая ошибка та, что он напрасно выпустил из своих рук фрегат «Аврора». Не надо было слушаться де-Пуанта. Этот француз со своим этикетом помешал всему делу. Надо было наплевать на этикет, вежливость и прочее. Будь захвачена «Аврора», и вся кампания развернулась бы по-другому. Кроме того, они напрасно задержались в порту Кальяо, затем на Гавайских островах, дав русским возможность тем временем укрепить порт, стянуть силы.
Теперь все кончено. Французы еще могут пыжиться, но он-то, адмирал Прайс, отлично видит всю безнадежность дальнейшей борьбы.
Какой бешеный вой поднимут газетчики, как только в Англии станет известно о проигранной кампании у берегов Камчатки! Какой желчью и ядом будут пронизаны все сообщения о военных действиях!
Во всем будут винить его, адмирала Прайса, преданно прослужившего во флоте всю свою жизнь. Его будут называть бездарностью, трусом, а может быть, и изменником.
Ни один человек не подаст голоса в его защиту. Может быть, сослуживцы поймут его? О нет! Они тоже будут на стороне хулителей. Адмиралтейству нужен будет виновник, и им будет объявлен он, адмирал Прайс.
А какие надежды возлагал адмирал на эту кампанию, какие ему рисовались радужные картины будущего: слава, награды, деньги!..
Но вот все надежды рухнули. Впереди Прайса ожидали только отчужденность, позор и презрение соотечественников.
И смерть, как единственное средство избежать грозивших ему несчастий, ясно представилась адмиралу. Однако это продолжалось недолго. Смерть! Для чего? Почему? Он еще крепок здоровьем и может долго жить. Он может еще искупить свою вину, еще не все потеряно, наверное он просто преувеличивает стойкость русских.
Прайс мутным взглядом оглядел бухту, скалы, тонущие в дыму. Вновь возникло желание прорваться через пролив во внутреннюю гавань.
— Полный вперед! — приказал Прайс капитану «Вираго».
Джексон с недоумением взглянул на адмирала, но тот в бешенстве крикнул:
— Заставьте машину работать на полную мощность!
Джексон бросился выполнять приказание.
Пароход снова двинулся к проливу, чтобы проскочить в гавань. И снова вторая батарея открыла по нему сокрушительный огонь. Из-за мыса ее поддержала «Аврора». Ядра посыпались на палубу «Вираго». Послышались стоны раненых.
Прайс старался ничего не замечать. Подбежал встревоженный капитан Джексон:
— В трюме парохода появилась вода. Есть пробоины в подводной части. Просигналили с других кораблей, ведущих бой с русской батареей. Фрегат «Президент» получил серьезные пробоины, «а «Пайке» начался пожар. Адмирал де-Пуант настаивал прекратить бессмысленный бой и отойти к Тарьинской бухте.
— Трусы! Мерзавцы! — Прайс метался по палубе. — Пусть бегут, пусть уходят! Но мы должны быть в гавани, должны!
— Дальше двигаться невозможно, — продолжал настаивать Джексон: — мы можем пойти ко дну. Разрешите дать задний ход.
Адмирал застонал, как раненый зверь, и безнадежно махнул рукой. Джексон понял этот жест как согласие со стороны адмирала и подал команду отходить назад. В ту же минуту он услышал за своей спиной звук выстрела и глухое падение о палубу чего-то грузного, тяжелого.
Джексон обернулся, подался вперед. Адмирал Прайс лежал у лесенки капитанского мостика. Из виска текла струйка крови. Дымящийся пистолет валялся рядом. Джексон наклонился и прильнул ухом к груди адмирала: Прайс был мертв.
«Вираго» под восторженные крики русских артиллеристов отходил назад.
Более восьми часов продолжался жестокий, неравный бой, а вторая батарея все еще продолжала вести огонь. Вслед за «Вираго» отошли от гибельного места и остальные корабли противника. Бой прекратился.
Остановившись в Тарьинской бухте, Джексон вызвал на пароход капитанов английских судов. Он считал необходимым прежде всего сообщить о случившемся своим соотечественникам, а потом уже поставить в известность союзников.
Вскоре капитаны прибыли на пароход «Вираго».
— Господа, — с печальной торжественностью сказал Джексон, — адмирал Прайс покончил жизнь самоубийством… Нам трудно объяснить причины, побудившие покойного адмирала покончить счеты с жизнью в такой трудный для нашей эскадры час. Нам трудно найти ему и оправдание. И только христианская заповедь повелевает нам простить адмиралу его прегрешения и склонить колени перед волей всевышнего…
Отдав елейную дань христианским чувствам, Джексон с раздражением заметил, что самоубийство адмирала может плохо отразиться на самочувствии экипажа, понизит боевой дух матросов.