Только через несколько недель Иван в бане увидел отца. От него узнал, что Поповичу удалось бежать.
Видимо, этот дерзкий, неожиданный побег путал очень многое в задуманной Немешем игре. А вскоре развернулись такие события, которые смешали его карты.
Гитлеровцы начали против Советского Союза вероломную войну. Следом за «наставниками» поспешили на восток хортисты. Кровавый почерк эсэсовских провокаторов, устроивших известную всему миру акцию — нападение на радиостанцию в Гляйвице, — что привело формально к войне с Польшей, обнаружил себя и на этот раз подлой провокацией: 26 июня 1941 года на словацкий город Кошице, находившийся под «опекой» Хорти, обрушились бомбы. В Будапеште было немедленно объявлено, что самолёты русских напали на мирные города Венгрии: Кошице, Ужгород, Мукачево… Только спустя годы станут известны подробности этой злодейской инсценировки абверовцев и их венгерских соавторов. Станет известно, как разрабатывали эту провокацию гитлеровский военный атташе в Будапеште Фюттерер вместе с шефом Немеша по нилашистской партии, начальником оперативного отдела генштаба Деже Ласло. И как было приказано перекрашенным фашистским самолётам сбросить несколько бомб на ближайшие к Карпатам города, чтобы дать Венгрии повод включиться в агрессию.
Когда Хорти послал за «добычей» свои первые «ударные войска» — части 8-го кошицкого корпуса генерала Сомбатхеи, Немеш понял: игра ни к чему.
Но Ивана Лоя уже по традиции продолжали держать в одиночке или же отдельно от других участников группы — и в будапештских тюрьмах: Конти… Маргиткэрут… Здесь судьба его свела со старым коммунистом из села Нелипена Полибачием — Павлом Вичевичем. И все более уверенным, спокойным становился у Ивана шаг, когда их выводили на прогулку вокруг тюремной виселицы…
Весной сорок второго в тюрьме Вац над группой началось судилище. Одного за другим вызвали в зал суда Василия Кикину, Ивана Юрика, Федора Хмиля, Василия Шегуту, Юрия Плиску… Вызвали отца и сына Лоев. И все они немало удивились, когда на заседание военного трибунала ввели в качестве свидетеля Федора Поповича…
Голубь, вырвавшись из рук воловских жандармов, укрывался в горах у знакомых. Домой дал знать о себе, что жив. Добрые люди выходили его после побоев, и он благополучно перешёл границу. Когда описал внешность офицера, который его допрашивал, Львов переглянулся с Орловым и сказал:
— Немеш… Этот нилашист… Но, выходит, даже «скрещённые стрелы» может такой богатырь, как вы, разнять и разбросать!
Голубь опустил голову:
— Зато они успели распотрошить группу. Не пойму, почему же случился провал?
— Попробуем выяснить.
— Разрешите, товарищ майор, пойти самому. Верю — мне удастся… Ведь у меня там столько знакомых, столько Друзей, что я мог бы скрываться всю жизнь…
— Нет, тебе нельзя.
— Тут бы узнать, за какую ниточку эти «стрелы» дёрнули. Есть у меня одно подозрение, вот и хотелось бы проверить…
Лесник хотел не только разузнать обстоятельства провала разведгруппы, но и изучить, можно ли через друзей организовать побег арестованных, чтобы переправить их в Советский Союз. Но его планы не сбылись. На Турку упали фашистские бомбы. Погранпункт ушёл с фронтом. Федор уже из Самбора вернулся в Закарпатье. Он осознавал: нет ему больше ходу через перевал, своих там не найдёт. Все лето и осень жил на полонинах. Наступили холода. В середине января 42-го года спустился в село, зашёл к шурину. Его вместе с Чепарой и взяли. А пока шло следствие, Голубь по иронии судьбы попал на суд свидетелем.
Лишь теперь увидел он предателя: Лонька, угождая трибуналу, лил грязь на всех — кого знал и не знал. Федор, сжав от гнева огромные кулаки, стал клеймить предателя позором. Он защищал товарищей, как мог.
Группу обвинили в измене королевству, в подрыве интересов государства и вынесли суровый приговор. Разве что тем, кто просто пособлял разведчикам, срок наказания решили ограничить временем, отсиженным в тюрьме до суда: под жандармский надзор отпустили Федора Хмиля, Василия Шегуту, Юрия Плиску. Наиболее активный из рядовых бойцов незримого фронта Василий Кикина получил 6 лет.
Ещё целый год длилось следствие по делу Голубя — Федора Поповича. Кроме обвинения в сборе информации военного характера и её передаче советским пограничникам, Голубя назвали одним из главных создателей группы. Военный трибунал, заседавший там же, в крепости Вац, осудил Поповича к восьми годам каторги.
Для патриотов наступили самые длинные дни и ночи.
Первым вырвался на волю старик Лой, который отсидел два с половиной года. Ещё через полгода вернулся Иван. Они должны были отмечаться в местной жандармерии. Но уже летом старика взяли в рабочий лагерь. Забрать туда и сына не успели — скрылся.
Фронт приближался к венгерской границе. На острове Вац, как и в других тюрьмах, сортировали узников. Тех, кто ещё держался на ногах, отправляли строить оборонительные объекты в Германии. В числе тех, кого постигла эта горькая участь, оказались Кикина и Юрик: оба они погибли на каторге.
Федору Поповичу немного повезло. Он попал в окрестности города Весйрема, где в срочном порядке строился военный аэродром. Вскоре отсюда узников решили перебросить в глубь Германии. Накануне отправки Попович вновь совершил побег. Добрался до Карпат. В родных лесах дождался прихода Советской Армии.
Ну, а как сложилась жизнь Косули — Иосифа Дмитриевича Лоя?
С первых дней войны он оказался с теми, кто грудью встал на защиту Советской Родины. Бои у стен Днепропетровска, Волоколамское шоссе, сражения под Ржевом — вот первые записи в его фронтовом списке. В начале сорок третьего к боевой медали «За оборону Москвы» прибавилась вторая награда: командир орудия, зенитчик Лой сбил два «юнкерса». Взрывная волна присыпала солдата землёй. Чудом спасся и получил орден Отечественной войны II степени. Кстати, награда значилась под номером 297. Потом Иосиф был серьёзно ранен и долгие месяцы лечился в госпитале. Когда стал в строй — направили его на учёбу в Сталинградское танковое училище. Разве можно не сказать о том, что Иосиф Лой — первый закарпатец, который стал танкистом Советской Армии? Волевой командир тридцатичетверки младший лейтенант Лой бывал в жестоких схватках. В боях рождался опыт. Ну, а мужества танкисту было не занимать: характер закалялся ещё на крутых и опасных тропах, которыми Косуля ходил в родных Карпатах.