Нет, господин гебитскомендант, подождем лучше до весны. Как сказал тот полицейский из Слепышей, весной снег стает, и тогда многое тайное станет явным.
Ох уж эти русские снега!
Все-таки Опанас Шапочник — хороший старший полицейский, его владения, пожалуй, единственные в районе, где нет грызни между полицейскими чинами. За три месяца ни одной жалобы, все приказы выполняются точно и в срок.
Хотя хорошо это или плохо, что нет грызни? Скорее — плохо: где нет свары, неизбежно наступает единение, значит, копится сила.
Завтра же брошу кость, пусть перегрызутся, пусть меж них родится недовольство друг другом, пусть их постоянно гложет черная зависть. Как у Свитальского с Золотарем.
Фон Зигель даже усмехнулся, вспомнив, с каким воодушевлением два бывших петлюровца, мнящие себя столпами будущей местной власти, наговаривают друг на друга. Не только о том доносят, что сказал или сделал коллега, но и что, возможно, думает.
А почему так старательно друг на друга наговаривают? Потому, что один стремится поплотнее усесться в кресло начальника, а другой ночей не спит, себя в том кресле видит.
Он, фон Зигель, щедро авансирует обещаниями того и другого.
Что бы такое и кому из полицейских в Слепышах пообещать? Только одному, кому — безразлично. Узнать фамилии, выбрать одну и поманить ее владельца пряником.
Довольный, что нашел ловкий ход, фон Зигель написал на листке бумаги, где значилось все, что следовало сделать завтра: «Сообщить, что полицейский такой-то за особые заслуги (не называть какие!) представлен к награде. Возможно, это будет медаль».
2Угрюмая, злая тишина повисла в землянке, когда пришел Афоня и рассказал подробности гибели Павла. Не потому, что напугала смерть товарища: она на войне, да еще во вражеском тылу, — дело обыденное. Кровно обидело и разозлило то, что от руки последнего труса и не в бою, а при случайной встрече погиб Павел.
Помолчали. Потом Григорий с Юркой заспорили, даже поссорились. А из-за чего? Оба требовали немедленно казнить убийцу, но Григорию непременно подавай суд и все прочее, а Юрка это считал излишним:
— И чего с ним цацкаться? Суд — это уже признание, что того гада за человека считаем. А он — бешеная собака, которую нужно немедленно просто убить!
Конец спору положил Каргин. Он долго терпел перебранку, а тут хлопнул ладонью по столу и сказал так властно, что приятели сразу угомонились:
— Поорали — и хватит!.. Почему погиб Павел?.. Вас спрашиваю.
— Случай… Судьба такая глупая, — буркнул Григорий.
— Случай! Судьба! — передразнил Каргин, начавший злиться. — Эту самую судьбу я вчера по всему лесу видел. Наследили, будто гонки лыжные состоялись!
— Зимой завсегда след остается, — стал закипать и Григорий. — Не ангелы мы, а люди, по земле ходим!
— С головой ходить надо!.. Как у нас на Урале охотники к своим потаенным удачливым угодьям ходят? Перед метелью или в снегопад. Чтобы следы сразу замело!.. И еще елочку за собой тащат, лыжню заравнивают!.. Вот так-то…
Возразить нечего. Лишь Петро спрашивает:
— Дядя Ваня, а почему этого ты раньше не сказал? Когда дядя Павел еще живой был?
— Почему не сказал?.. Есть вещи, говорить о которых в голову не приходит: настолько тебе они ясны. Вот и не сказал… Моя вина.
Чистосердечный ответ командира больше всего поразил Пауля. Ни один из офицеров, которых он знал, никогда не осмелился бы сказать подобное. Да что там офицеры! Ефрейтор Пауль Лишке, упрекни его в чем-то подчиненный, заподозри в ошибке, — так бы оборвал нахала, немедленно показал бы ему место!
Несколько дней безвылазно просидели в лесу, ждали метель или снегопад. Но небо все время было безоблачным. Ожидание всегда тягостно, а если у тебя еще и еда на исходе — оно мучительнее иной пытки. Пустой желудок нагоняет мысли грустные, все больше о еде. Вот и сказал однажды Ганс, слив из миски в ложку последние капли грибной похлебки:
— У нас в Германии бывали дни, когда весь народ за одним столом обедал.
— Где же этот стол ставили? Чтобы весь немецкий народ за один стол усадить, во сколько же километров длина его должна быть? — невесело пошутил Юрка.
— Нет, такого стола не было. Просто в указанный день на улицы выезжали походные солдатские кухни, и все настоящие немцы подходили, покупали суп. И рабочий, и владелец завода, и… — Тут Ганс замялся, боязливо глянул на Пауля, который для него все же оставался старшим по чину, но все же закончил: —…и Гитлер тоже.