И вдруг в полуоткрытую дверь землянки ворвался окрик Григория:
— Стой! Кто идет?
Разговоры оборвались, все схватились за оружие, но ни один не тронулся с места: ждали приказа. Это тоже понравилось Каргину. Выждав еще немного, он встал и вышел из землянки. За ним поспешили остальные.
На небе обозначились первые признаки скорого рассвета, но в лесной чащобе еще царила темнота. Из нее, получив на то разрешение Григория, бесшумно и выскользнули десять человек. Восемь из них замерли на опушке, а двое — Виктор и кто-то высокий в ватнике, перекрещенном ремнями, — пошли к землянке.
— Разрешите доложить, товарищ командир, — весело начал Виктор, и тут же высокий отстранил его рукой, вышел вперед и привычно отрапортовал:
— Группа бойцов в количестве девяти человек прибыла в ваше распоряжение! Командир группы — капитан Кулик!
Григорий непроизвольно присвистнул. Каргин, Виктор, Юрка и Федор окаменели: капитан Кулик? Тот самый?
А капитан Кулик, будто находился на плацу, сделал шаг в сторону и повернулся так, чтобы Каргину было удобно подать ему руку и сразу же пройти к замершему на опушке строю. И Каргин подал руку, подошел к строю. Сделал это автоматически и лишь потом понял, что только так и был обязан поступить.
Каргин так разволновался, что словно онемел, враз позабыл, зачем он подошел к строю. И тут услышал за своей спиной дыхание капитана. Нетерпеливое, недоуменное. Оно вернуло к действительности, и Каргин вскинул руку к шапке, вытянулся и поздоровался зычно, как это, не счесть, сколько раз, бывало на ротных строевых занятиях в мирное время.
Прибывшие ответили дружно и приглушенно.
В строю не было ни одного знакомого человека, но Каргину хотелось броситься к этой молчаливой шеренге солдат, обнять кого-нибудь из них и молчать, молчать. Однако дыхание капитана Кулика словно нашептывало, что не это сейчас главное, что это и потом успеется, и он позвал:
— Капитан Кулик!
Тот моментально вытянулся, сделав шаг вперед.
— Размещайте своих бойцов в этой землянке… Потом… Зайдите ко мне.
Каргин козырнул и торопливо ушел, почти убежал, в свою землянку: он был растерян, хотел основательно разобраться в случившемся.
Он вообще не ожидал, что когда-нибудь встретится со своим бывшим командиром. А встреча произошла… Может, передать командование капитану?
Нельзя: приказано всех прибывших брать под свою руку…
Как за тонкую спасительную ниточку, ухватился за мысль, что капитан не узнал его. И тут же отбросил ее: если капитан даже не узнал, он, Каргин, сам должен все напомнить; ни один командир не имеет права врать.
Ничего не придумал, не решил Каргин, а с порога землянки уже звучит знакомый голос:
— Разрешите войти, товарищ командир?
— Да-да, — торопливо отвечает он и встает.
— Прибыл по вашему приказанию.
— Садитесь, — и опускается на нары лишь после того, как капитан удобно устроился около гудящей печурки.
Некоторое время сидели молча, разглядывая друг друга. Капитан заметно сдал: и морщины изрезали лицо, и виски белые. Однако взгляд его по-прежнему требователен. Каргина ни на минуту не оставляет ощущение, будто капитан прибыл экзаменовать его и сейчас проверяет, как он знает свои обязанности командира. Точь-в-точь как при заступлении в караул проверяет.
Первым заговорил капитан Кулик:
— Вы узнали меня, товарищ Каргин?
— Так точно, узнал.
— Как я понимаю, вас смущает, что приходится командовать мной?.. Или обижаетесь на тот случай?
У Каргина нет обиды. А вот чувство неловкости… Куда его денешь?
— Даю слово, не узнал вас тогда, а врать не умею… И сейчас не помню, были вы у меня в роте или нет.
— В третьем взводе…
— Верю.
И опять надолго замолчали.
— Что с ротой? — наконец пересилил себя Каргин.
— Большинство пало смертью храбрых под тем селом… Потом было окружение. Прорвали это — попали в другое. И опять выскользнули, и опять кругом немцы, опять дорогу на восток нам перекрывают. Вот и стали во вражеском тылу действовать… Между прочим, еще до войны один мой бывший солдат в командиры полка вышел. К тому говорю, чтобы вы лучше поняли наши с вами теперешние взаимоотношения. Что было, то было, а сейчас жизнь другое диктует… Я выполню любое ваше приказание, как того требует устав. Даже кашеваром назначите — подчинюсь. Но предупреждаю: вот это ваше приказание обязательно обжалую в уставном порядке. Когда такая возможность представится.