— Да, — настороженно ответила Деметриче.
Ей тут же представилось лицо томной красавицы. Грудной воркующий голос, призывно мерцающий взгляд. Все это с лихвой компенсировало строгость наряда вдовствующей кузины художника; впрочем, и сам наряд мало драпировал пышность ее форм.
— Она… не выносит одиночества, — с некоторым затруднением проговорил Сандро. — Не могла бы ты в наше отсутствие ее навещать?
— Зачем? — неосторожно вырвалось у Деметриче.
— Ну… для меня… — Сандро запнулся. — У нее совсем нет друзей, а с женщинами она сходится плохо. Вдовам и так-то живется не очень легко. Если бы у Эстасии появился любовник, все бы пошло по-другому. Она обрела бы душевное равновесие, и я перестал бы тревожиться за нее. Но в нашем доме возможностей для этого практически нет. Симоне ничего подобного не потерпит. Он ведь большой праведник, наш Симоне…
Огонь в камине наконец разгорелся, ровное пламя пожирало поленья, их потрескивание походило на чье-то немолчное бормотание. Деметриче нахмурилась.
— Я даже не знаю…
Сандро вновь приблизился к ней, в его угловатом лице читалось смущение.
— Пожалуйста, дорогая. Я бы не просил, если бы обстановка была мало-мальски нормальной. Но сейчас Эстасия сама не своя. Симоне ее постоянно изводит. Его проповеди и нотации…
Он примолк, не желая осуждать брата впрямую.
— Симоне… он, видишь ли, очень печется о ее бессмертной душе, забывая, что у нее могут быть и иные желания. Он не видит, как ей тяжело.
— Мне доводилось его слышать, — отозвалась Деметриче. В тоне ее проскользнул холодок. — Он однажды сюда наведался… в прошлом году. Чтобы осудить поступки Лоренцо и заклеймить его недостатки.
— Святой Григорий, помоги мне! — Сандро пришел в сильное замешательство. — Я ничего об этом не знал! Он никогда не… Это наказание какое-то! Он стал несносен, он обличает, пророчит и всех поучает, как жить! Можешь представить, что от него терпит Эстасия! Когда тебя день-деньской наставляют на путь истинный, невольно захочется согрешить.
Он вновь замолчал, подыскивая слова.
— Эстасии очень нужна поддержка. А ты отзывчива и добра… сделай это для меня, дорогая.
— Ну хорошо! — Деметриче вздохнула. — Вот я согласилась. Но это мало что значит. Я в тихом ужасе. Я даже не знаю, о чем мне с ней говорить.
— Да господи, обо всем! Хотя бы о домоводстве! Она прекрасно ведет хозяйство! Это за ней признаёт даже наш Симоне. Эстасия превосходно готовит и знает рецепты многих изысканных блюд! А ее выпечка вообще выше всяких похвал. Поговорите об этом.
Хотя ей было совсем не весело, Деметриче не удержалась от смеха.
— Я ничего не смыслю в таких вещах. Я ведь росла вне дома. Единственное, в чем я понимаю, так это в шнуровке корсета! Тут я могу и что-нибудь подсказать, и помочь.
— Вот и отлично! Вы с ней сойдетесь! Когда соберешься, не забудь прихватить с собой рукоделие. Эстасия замечательно вышивает. И ты, Деметриче, и ты!
— Все это хорошо, но, Сандро, — резонно возразила Деметриче, — мы же не можем все время сидеть и вышивать!
Сандро досадливо покачал головой, подошел к камину и прислонился к мраморной полке.
— Ну, поболтайте о чем-нибудь… например, о нарядах, сравните свои платья, посплетничайте, наконец! Уж во Флоренции к тому поводов предостаточно!
Он устало встряхнулся и добавил жалобным тоном:
— Я очень боюсь за нее. Иногда вечерами она забивается в угол и плачет! Ей кажется, что ее все оставили, что она никому не нужна! Конечно, в ней есть и взбалмошность, и легкомыслие, но у нее бывает такой затравленный взгляд! Особенно когда мы возвращаемся из долгих поездок.
Сандро шумно вздохнул.
— Моя просьба не накладывает на тебя никаких обязательств. Поступай, как сочтешь нужным. Я все приму и пойму. Просто Эстасия мне далеко не безразлична. Она моя родственница, и я тревожусь о ней! Но, навестив ее, ты очень меня обяжешь! Кто знает — прибавил он, усмехнувшись, — возможно, я напишу твой портрет!
— Используя новые сочетания красок? — Деметриче отошла от огня. — Уже поздно, Сандро, а я весь день ничего не ела. Ты не присоединишься ко мне? Правда, боюсь, ужин мы уже пропустили, но на кухне нам что-нибудь соберут.
— Нет, дорогая, благодарю! — Сандро указал на окно. — Я тоже проголодался, но мне пора восвояси.
Деметриче рассеянно взглянула на небо. Там загорались звезды. Холодный мартовский вечер переходил в ночь.
— Я и не думала, что мы так заболтались. Конечно, ступай, Сандро, тебя уже заждались! Я отправлю с тобой слугу.
Сандро рассмеялся.
— В этом нет никакой нужды! Сейчас и впрямь уже поздно, а наши грабители не такие уж храбрецы! Не волнуйся, опасности нет никакой!
Она тоже в ответ засмеялась, но, когда дверь за ним затворилась, брови ее сошлись к переносице. Дело представлялось докучным и не сулило стать чем-то иным. Дверь снова скрипнула, вошел слуга-славянин, очень юный, совсем мальчик, он проводил в библиотеке каждую ночь. Убедившись, что книги не останутся без присмотра, Деметриче решила спуститься в подвал. Там, на кухне, всегда что-нибудь оставалось. А кто виноват, что аппетит у нее разгорелся лишь к ночи?
Чуть ли не все лестницы палаццо Медичи были предательски крутыми и узкими. Она потихоньку спускалась вниз, даже не пробуя перескакивать через ступеньки: четырехлетней давности опыт преподал ей хороший урок. Падение было ужасным и наделало шуму. Полученные синяки и ушибы не заживали много недель.
Серджио, младший дворцовый распорядитель, уже уходил, но задержался на кухне, чтобы почтительно предложить донне паштет из телятины и свинины.
— Если госпожа пожелает, есть еще тарталетки и суп.
Отпустив Серджио, Деметриче без промедления накинулась на еду.
Главный дворцовый повар Массимилио, человек огромного роста, расхаживал по подвальному помещению с широкой улыбкой на лоснящемся круглом лице. Он очень любил Деметриче и всегда радовался ее появлению.
— Кушайте-кушайте, милая донна! Только вы и способны оценить по достоинству всю эту стряпню!
Деметриче прекрасно знала, на что он намекает.
— Массимилио, все, как всегда, превосходно! Тарталетки отменные, а у паштета изумительный вкус!
— Позвольте мне налить вам немного треббьяно. — Великан потянулся за бутылкой вина. — А когда вы покончите с этой снедью, придет пора угоститься конфетами. Ну, что скажете, а?
— О, это будет просто чудесно! — воскликнула Деметриче, немилосердно фальшивя. Вино она пила лишь постольку-поскольку и совершенно не выносила конфеты. Засахаренный миндаль пробуждал в ней изжогу.
— Вот и ладно, — вздохнул повар, наполняя чудовищного объема бокалы и откровенно любуясь соломенно-желтым цветом напитка. — Вы понимаете толк в хорошей еде! Не то что наш господин!
Он негодующе взмахнул свободной рукой.
— Ему по душе лишь сосиски с каштанами! Чтобы как-то утешиться, я варю их в вине. А уж потом обжариваю — в разных режимах! Но все равно — каштан есть каштан.
Он укоризненно покачал большой головой, его двойной подбородок мелко затрясся.
— О, Массимилио, ты ведь должен понять! Потеряв обоняние, Лоренцо потерял и возможность наслаждаться твоей великолепной стряпней.
Деметриче расправилась с очередной тарталеткой, хлебнула вина и вновь принялась за паштет.
— Бедняга! — Повар осушил свой бокал и вновь наполнил его. — Треббьяно — это вино, — заметил он одобрительно. — Зря от него воротят нос господа! Им же, собственно говоря, и хуже…
Деметриче уже насытилась и придала лицу умильное выражение.
— Мне бы очень хотелось отведать еще и конфет, но, Массимилио, давай их отложим. Ночь такая холодная, что я, пожалуй, отдам предпочтение супу, особенно если он будет горячим!
Массимилио глянул на донну с большим подозрением, но все же ушел вглубь просторного помещения, чтобы поставить котелок на огонь. Вернувшись, он мрачно сказал:
— Этот чужак, который теперь крутится возле Лоренцо… с нехристианским именем… как его?
— Ракоци, — подсказала Деметриче.
— Да. Он всех нас здорово озадачил! Устроил в новом палаццо необычную кухню и начинил ее всякими варварскими устройствами. Конечно, это, в конце концов, его дело, ведь он иностранец, но, — прибавил великан, кривя неодобрительно рот, — клянусь, я лучше уморил бы всех с голоду, чем прикоснулся к этим вещам.