Джаг оскалился.
— Плевал я на то, что вы думаете! И я не намерен выслушивать советы наемника! Будь я свободен, я бы никогда не позволил продать себя кому бы то ни было, а уж тем более этому липовому императору! Сколько вам платят за каждого возвращенного беглеца?
Разведчик надул щеки.
— В каждом случае по-разному. Хотя на самом деле это не входит в мои обязанности. Я нанимался для обеспечения безопасности поезда при прохождении самых опасных участков дороги. Все остальное я делаю во внерабочее время за дополнительную плату. Все зависит от ситуации, от возраста беглеца и от отношения к нему со стороны Галаксиуса. Например, ты обошелся бы ему в кругленькую сумму — монет пятьсот, а может, и тысячу. При условии, конечно, что я верну тебя живым. Мертвые не стоят ничего, я привожу их просто так, для спортивного интереса.
— И вы чувствуете себя нормально? Совесть не мучает? Как вам спится?
— Лучше, чем тебе, упрямцу, задумавшему взвалить на свои плечи все несчастья мира!
— Я никогда не смогу сознательно закрыть глаза на то чудовищное преступление, которое замыслил Галаксиус! Да! Единственная ценность, по-моему, — это свобода и право каждого человека самому распоряжаться своей судьбой. Мне только непонятно, почему я говорю эти вещи именно вам…
Оба замолчали, высказав свою точку зрения на жизнь. Джаг охотно продолжил бы спор, но его собеседник имел вполне сложившиеся взгляды: стремление переубедить его — то же самое, что мочиться против ветра. Кроме того, Джаг был недоволен самим собой. Он ничего не добился. Став жертвой незнакомого прежде чувства, он даже стыдился его. Из головы не выходила фраза, сказанная разведчиком: «По-моему, тебя удерживает у поезда нечто более сильное, чем все шагреневые кожи мира»? Кавендиш был тысячу раз прав, но как вот так с ходу признаться, что он остался из-за женщины, о которой он не знал ничего, кроме имени? Как объяснить необъяснимое, особенно такому практичному приземленному человеку, как Кавендиш?
Такие мысли мучили Джага до тех пор, пока на ветке, ведущей к станции Барага, не показался локомотив, опутанный паром и облаком черного дыма.
Галаксиус спрыгнул с подножки вагона, едва поезд остановился у перрона. Он даже не вспомнил о своем незыблемом принципе передвигаться только на богато украшенном троне, который носили четыре раба.
Не гнушаясь ступать по презренной земле, — обычно перед августейшей особой расстилали толстый красный ковер, призванный защитить его от разных напастей, поднимающихся из земных глубин, — Супроктор торопливо направился к Джагу и Кавендишу, которые встали и шагнули ему навстречу, порядком удивленные такой инициативой Галаксиуса.
Ошеломленный представшим его глазам зрелищем, Галаксиус то и дело останавливался, и тогда его свита едва не наступала Супроктору на пятки. Растерянные слуги топтались сзади, не зная что им делать с тяжеленными троном и рулоном красной ковровой дорожки на металлическом барабане, в спешке извлеченными из вагона.
Забыв об этих мелочах, Супроктор растерянно крутил головой из стороны в сторону, словно не в состоянии понять, что здесь произошло. В длинной белой тоге и щегольских высоких сапогах из кожи красной ящерицы он выглядел на фоне станции также нелепо, как орхидея в зарослях крапивы.
— Что случилось? — встревожено спросил он, как только Джаг и Кавендиш подошли к нему.
— Мы появились здесь не вовремя, — пояснил Кавендиш. — Пришлось защищаться.
— Но… у нас же есть соглашение! Я всегда хорошо платил за право проезда! К тому же, мы еще далеко от территории этих проклятых каннибалов!
— Это была лишь вооруженная банда отступников. Они перебили всех, кто был на станции.
— Если Серасальмо не способен обуздать своих воинов, это его проблемы, но я не намерен платить за его оплошности! Я потерял трех человек, весь персонал станции, ранен мой лучший разведчик! Просто так я этого не оставлю! Я готов платить дань, но на справедливой основе! На сей раз я вычту стоимость своих потерь! Эти проклятые пожиратели падали еще увидят, с кем имеют дело! Еще никто и никогда не нападал на Галаксиуса, не поплатившись за это!
Действительно, за время существования Империи на Колесах не было такого случая, чтобы хоть одна серьезная засада помешала ее движению. Случалось, конечно, вступать в отдельные стычки, например, с Пиявками или с бандами грабителей, но подобное произошло впервые.
Кавендиш откашлялся.
— Боюсь, что все не так просто, — сказал он, переворачивая носком сапога тело одного из убитых дикарей. — Этого типа зовут Мекатина, он — младший сын Серасальмо.