— Обоих.
— Каких обоих? — не понял Слоти.
— Детей.
— Нет! — вскричала Сольвейг.
— Нет, нет! — ответил и Слоти, то ли улыбаясь, то ли хмурясь. — Эти дети, — тут он показал на себя, — они мои. Мои дети.
— О! — в великом удивлении выдохнули булгары.
— Не рабы? — уточнил один из них.
— Нет, — решительно покачал головой Слоти. — Точно. Нет.
Другой булгар показал на Сольвейг:
— Раб?
— Нет! — громко ответила Сольвейг. — Конечно же я не раб!
Сердце громко колотилось у нее в груди.
Мужчина выпятил нижнюю губу и странным жестом потер большой палец об указательный.
— Скажи им, — попросила Сольвейг спутника.
Слоти взял ее под руку и сказал булгарам:
— Она с нами. Умеет хорошо грести. Хороший моряк.
— Ах, — отозвались они. — Ах! Не раб.
Они покивали Сольвейг, но не сводили с нее глаз. Сердце ее продолжало бешено стучать.
— В следующий раз, — обнадежил их Слоти. — Рабы. Может, в следующий раз.
Булгары опять пожали ему руку и чинно удалились.
— Они купят наши шкуры и меха, — сказал Слоти. — Вот увидишь. Может, им кажется, что если они заставят Рыжего Оттара подождать, то он сбавит цену. Тогда они ошибаются.
— Что ты имел в виду? — потребовала у него ответа Сольвейг. — Когда сказал: «Может, в следующий раз». Рыжий Оттар ведь не продает рабов, правда?
— Если они сами не попадаются ему на пути, то нет. Уж поверь, рабы — не самый лучший товар.
— Но он ведь не продаст Эдит?
Слоти рассмеялся:
— О нет, только не Эдит.
«А меня? — подумала Сольвейг. — Что, если я не смогу заплатить за переезд?»
— А вообще могу рассказать тебе секрет. Рыжий Оттар очень доволен ею и хочет подарить ей что-нибудь.
— Она похожа на мою старшую сестру. Хотя вообще-то у меня никогда не было сестры.
Слоти улыбнулся:
— Нам всем нужен такой человек. Который бы рассказал нам про нас самих. Так вот, Рыжий Оттар попросил Одиндису выбрать для нее брошь у здешнего превосходного ремесленника и заговорить ее.
— Ох! — воскликнула Сольвейг. — Как бы я хотела попасть в его мастерскую!
10
Бруни с Одиндисой отправились в мастерскую, захватив с собой Сольвейг и Вигота.
— Я бы лучше порыбачил, — ворчал юноша. — Но у меня потерялись все крючки. Бронзовые. Вы уверены, что этот ремесленник…
— Олег, — подсказал ему Бруни.
— Вы уверены, что у него хороший запас крючков?
— В прошлый раз было много. И еще продавался чудесный нож с костяной рукоятью.
— Я только ловлю рыбу. Это Бергдис ее потрошит. Их дорога проходила через кладбище, лежащее на зеленом холмике у самого моря.
— Тут лежат бок о бок русы, шведы, финны и балты, — рассказал им Бруни.
— Что, все вместе? — удивилась Сольвейг.
— А почему бы нет?
— Но они все чтут разных богов. В нашей стране христиан нельзя хоронить рядом с нами. В Норвегии. Разве что они поклонялись и старым богам тоже.
— Справедливо, — ответил Бруни. — Но люди, которые обосновались здесь, уехали далеко от своих очагов. Может, вера и разделяла их, но торговля объединяла. Сюда приезжают даже булгары и арабы. И все они как жили вместе, так и лежат сейчас рядом.
Сольвейг оглядела грубо отесанный камень чуть выше ее ростом.
— Похоже, я могу прочесть эти руны.
— Старики, молодые, — заговорил Вигот. — Одину все равно. Отважный малый, погиб в битве.
— Откуда ты знаешь? — спросила Одиндиса. — Может, он подхватил лихорадку.
— Или утонул, — добавил Бруни.
Сольвейг огляделась. Вокруг теснились могильные камни. Она перевела взгляд на море.
— Что от нас останется? — спросила всех она. — Здесь, в Мидгарде.
Но Бруни, Одиндиса и Вигот были погружены в свои мысли и не ответили ей.
И Сольвейг услышала слова отца: «Лишь одно не погибнет вовек и не изменится. Это имя, что ты заслужишь своей жизнью».
То, что остается, сказала она себе, это всего лишь руны. Иные так разъела морская соль, что их теперь и не прочесть. Нет! Это неверно. Рукою, что начертала эти руны, каждым ее движением двигали любовь и скорбь. Вот что останется от нас. Тоска, что связывает отца с дочерью, мать с сыном.
Сольвейг вспомнила, как ходила на могилу матери вечером накануне ухода, как упала на колени и говорила с Сирит. Девушка вдруг поняла, что слезы застилают ей глаза. Она шмыгнула носом и утерла влагу с глаз повязкой, что все еще была на ее руке.