— Убирайтесь! — завопил Вигот, поднимая весло, валявшееся рядом с лодкой булгар.
Но пока он наклонялся, одна из гончих с рыком бросилась на Сольвейг и сбила ее с ног.
— Беги! — крикнул ей Бруни.
Но Сольвейг не могла бежать. Она отшатнулась. Ей не за что было зацепиться. И тогда обе собаки прыгнули прямо на нее. Она смотрела им в горящие глаза. Видела острые зубы.
Сольвейг завизжала, пытаясь отбиваться.
Но одна гончая вцепилась ей в левую голень, а другая погрузила клыки прямо в тонкую шею.
Сольвейг никогда еще не кричала таким страшным криком. Потом она услышала звук тяжелого удара — ХЛОП! — и почувствовала, как на нее всем весом упало тело одной из гончих.
— Попалась, псина! — загремел голос Вигота. — А теперь ты!
Но другой пес решил с ним не связываться. Увидев, что за ужасная участь постигла его спутника, он заскулил и, поджав хвост, понесся прочь.
Вигот снова повернулся к первой гончей. Ткнул ее веслом и снова огрел по голове. Изо рта у той вырвался поток кровавой слюны, замочив спину и плечи Сольвейг.
— Сними с нее псину, давай! — прошипел Бруни.
Они вдвоем стащили тяжелое тело с Сольвейг, и Бруни опустился перед ней на колени:
— Девочка! Сольвейг! Ты в безопасности.
Сольвейг свернулась комочком, будто неродившийся младенец. Ее перевязанная рука накрывала укус на шее, другой она сжимала окровавленную лодыжку. Девушку трясло крупной дрожью. Услышав успокаивающий голос Бруни, она начала всхлипывать.
Бруни взял ее под мышки и попытался поставить на ноги, но мышцы отказывались ей служить. Тело обессилело, конечности были точно ватные, и лишь сердце бешено билось. Когда Бруни ослабил хватку, Сольвейг просто скользнула из его рук обратно на доски.
— Ну давай же, девочка! — пытался подбодрить он ее.
Но Сольвейг не отзывалась на его слова, сотрясаясь от рыданий.
Бруни шмыгнул носом и почесал правое ухо:
— Да, плохо дело.
— Гончие из самого Хелля, — промолвил Вигот. — Убийцы.
Бруни уставился на него:
— Как и ты сам.
— Что вовсе не плохо, — отозвался юноша. И затем переспросил с яростью в голове: — Не так ли?
Бруни снова опустился рядом с Сольвейг на колени:
— Я донесу тебя, девочка.
— Я понесу ее, — предложил Вигот.
Но руки Бруни уже проскользнули под спину и бедра девушки, и он взглянул на Вигота с вызывающей улыбкой.
А Сольвейг все не могла унять рыдания. Бруни качал ее на руках, словно младенца, и она чувствовала себя совершенно беспомощной. «Как жаль, что я уехала из дому», — думала она. Всем сердцем, всеми мыслями и истерзанным телом своим жалела она о том, что покинула дом.
11
Ее тело сотрясала лихорадка. Она то садилась на постели, не понимая, где находится, и протягивала руки куда-то вдаль, бессвязно бормоча, то снова ложилась и, задыхаясь, обливалась потом. Она кричала, а затем затихала, и спутникам ее уже начинало казаться, что она не заговорит никогда. Она дрожала и стонала.
Одиндиса выхаживала ее всю ночь напролет. Она положила голову девушки себе на колени и нараспев читала над ней заклинания и втирала мед в ее раны; она растирала сухие травы — тимьян, мяту, еще что-то, — мешала их с желтком и кормила Сольвейг с кончиков пальцев.
— Пока укусы не потемнели, — объясняла она всем. — Пока она еще чувствует боль…
Временами Сольвейг слышала вокруг себя голоса.
— Неправильно. Мы поступили неправильно. Не надо было везти ее с собой.
— Сами норны против нее!
— Она и дня не провела за своим ремеслом.
— Продай ее!
— Что за глупая затея!.. Да лягушка скорее запрыгнет на луну.
Сольвейг слышала обрывки разговоров и знала, что говорят о ней, но ответить была не в силах.
Посреди ночи Сольвейг проснулась от странного сна. Она снова была крошкой, лет двух или трех, и что-то испугало ее. Испугало так сильно, что она не могла пошевелиться, будто все ее члены онемели.
Она видела бабушку Амму и слышала ее ледяной голос. Та стояла над девочкой и говорила с отцом:
— Я уже говорила тебе, Хальфдан. Ты посмотри на ее глаза, посмотри, какая она слабая. Ты знаешь, что тебе надо сделать. И надо было это сделать сразу же.
Отец Сольвейг застыл на скамье, понурив голову.
— Лучше бы ты оставил ее снаружи, во льдах, — не унималась Амма. — Там бы ее съели волки. В наши времена так и поступали. Да, это жестоко, но один слабак может погубить всю стаю.